Знаменитые самоубийцы

Утром 19 августа, услышав по телевидению документы указанного «Комитета», я самостоятельно принял решение лететь в Москву, куда и прибыл примерно в 4 часа дня на рейсовом самолете. В 6 часов прибыл в Кремль на свое рабочее место. В 8 часов вечера я встретился с Янаевым Г.И. Сказал ему, что согласен с программой, изложенной «Комитетом» в его обращении к народу, и предложил ему начать работу с ним в качестве советника и.о. Президента СССР.

Янаев Г.И. согласился с этим, но, сославшись на занятость, определил время следующей встречи примерно в 12 часов 20 августа. Он сказал, что у «Комитета» не организована информация об обстановке и хорошо, если бы я занялся этим.

Утром 20 августа я встретился с Баклановым О.Д., который получил такое же поручение. Решили работать по этому вопросу совместно. В середине дня Бакланов О.Д. и я собрали рабочую группу из представителей ведомств и организовали сбор и анализ обстановки. Практически эта рабочая группа подготовила два доклада: к 9 вечера 20 августа и к утру 21 августа, которые были рассмотрены на заседании «Комитета».

Кроме того, 21 августа я работал над подготовкой доклада Янаеву Г.И. на Президиуме Верховного Совета СССР. Вечером 20 августа и утром 21 августа я участвовал в заседаниях «Комитета», точнее той его части, которая велась в присутствии приглашенных.

Такова работа, в которой я участвовал 20 и 21 августа с.г. Кроме того, 20 августа, примерно в 3 часа дня, я встречался в Министерстве обороны с Язовым Д.Т. по его просьбе. Он сказал, что обстановка осложняется, и выразил сомнение в успехе задуманного. После беседы он попросил пройти с ним вместе к заместителю министра обороны генералу Ачалову В.А., где шла работа над планом захвата здания Верховного Совета РСФСР. Он заслушал Ачалова В.А. в течение трех минут только о составе войск и сроках действий. Я никому никаких вопросов не задавал.

Почему я приехал в Москву по своей инициативе – никто меня из Сочи не вызывал – и начал работать в «Комитете»? Ведь я был уверен, что эта авантюра потерпит поражение, а, приехав в Москву, еще раз убедился в этом.

Дело в том, что начиная с 1990 года я был убежден, как убежден и сегодня, что наша страна идет к гибели. Вся она окажется расчлененной. Я искал способ громко заявить об этом. Посчитал, что мое участие в обеспечении работы «Комитета» и последующее связанное с этим разбирательство даст мне возможность прямо сказать об этом. Звучит, наверное, неубедительно и наивно, но это так. Никаких корыстных мотивов в этом моем решении не было.

Мне понятно, что, как Маршал Советского Союза, я нарушил военную присягу и совершил воинское преступление. Не меньшее преступление мной совершено и как советником Президента СССР. Ничего иного, как нести ответственность за содеянное, мне теперь не осталось».

На следующий день, 23 августа Ахромеев участвовал в работе комитета Верховного Совета по делам обороны и безопасности. Все заседание просидел молча, застыв в одной позе. Записал для себя: «Кто организовал этот заговор – тот должен будет ответить». Он собирался попросить слова на сессии Верховного Совета и писал текст выступления.

Коллегам по Верховному Совету он свой поступок намеревался объяснить так же, как и президенту:

«Такое решение я принял потому, что начиная с середины 1990 года был убежден, как убежден и сегодня, что наша страна идет к гибели. Вскоре она окажется расчлененной. Обычные выступления не помогали. Я искал способ, как громко заявить об этом, и посчитал, что участие на заключительном этапе этой авантюры… даст мне возможность громко сказать о своей тревоге на Верховном Совете СССР и при ведении следствия. Остальные последствия для меня имеют второстепенное значение. Наверное, это звучит неубедительно, но это правда…

Поскольку, по всей видимости, я буду находиться длительное время под следствием, а преступление – нарушение военной присяги – мной совершено, независимо от того, какими мотивами я при этом руководствовался, обязанности члена Верховного Совета и народного депутата СССР с меня необходимо снять…»

Вадим Валентинович Загладин, советник Горбачева по международным делам, в тот день разговаривал с Ахромеевым – их кабинеты в первом корпусе Кремля были рядом. Загладин потом расскажет следователю, что маршал был совершенно подавлен, руки у него дрожали. Ахромеев сказал Загладину, что «переживает, много думает, даже ночевал в кабинете, не знает, как все будет дальше».

У маршала была тяжелая депрессия. Он, конечно же, нуждался в помощи опытного врача. Но ни ему самому, ни окружающим и в голову не приходило, что в такой ситуации надо прибегнуть к помощи медицины. Последнюю ночь, с пятницы на субботу он провел на даче с дочерьми Натальей и Татьяной.

Младшая дочь Татьяна окончила Московский физико-технический институт. Старшая – Наталья – Минский институт иностранных языков и преподавала в военной академии. Ее муж – Валентин Мороз – военный, был в Афганистане. Сергей Федорович сказал зятю:

– Зато никто не упрекнет тебя, что ты прятался за чьей-то спиной, когда другие воевали.