— Пф-ф, — фыркнул Те Труа, — какая глупость.
— Вообще-то это одна из самых интересных книг, которые…
— Я считаю, что это глупо, потому что он сделал всё наоборот, — отрезал Те Труа. — У этого Гека есть сокровище, и вместо того, чтобы радоваться, он бежит на юг. А мы ищем сокровище и поэтому идём вверх по реке, на север, так что у нас всё по-другому.
Он немного подумал и добавил:
— И Геку нужно было просто идти по течению, он мог сесть на корабль и спокойно плыть. А мы двигаемся в другую сторону, и для этого нужны сила и упорство, и чем дальше мы идём, тем труднее становится. Потому что сокровище легко потерять, а вот найти…
— Найти сокровище — это совсем другое дело, — задумчиво согласился я.
Мы замолчали и остались стоять, наблюдая за илистыми водами реки, которая пенилась под нами.
Только потом я узнал, что матросы на корабле совсем не были любителями чтения. Они просто измеряли глубину реки. Когда до дна оставалось две отметки на верёвке, они кричали «марк двен», что означало «отметка два», или «марк три», что значит «отметка три», и так далее. В общем, это было простое совпадение.
Миссисипи и правда оказалась местом многих языков, а корабль разговаривал на своём особом языке, который я постепенно начинал понимать. Матросы в машинном отделении кричали друг другу «стоп машина», «моторы назад», «самый малый вперёд» и так далее.
Свой язык был и у лоцманов. На корабле находились три лоцмана, которые работали посменно. Все они умели вести корабль вверх по реке и отлично знали, как идти с юга на север, следуя вдоль берега реки, там, где текли «мёртвые воды», по которым легче было пройти против течения. Но и лоцманы, которые поведут корабль обратно вниз по реке, тоже плыли вместе с нами. Обратно пароход пойдёт по центру реки, где течение Миссисипи было поистине устрашающим и где поднимались высокие грязные волны.
Обе команды лоцманов говорили на похожих, но всё-таки разных языках, помнили наизусть все отмели и изгибы реки, обменивались инструкциями и предупреждениями, рассказывали друг другу байки. Они говорили, что Миссисипи никогда не спит, что это огромное животное, которое подмывало берега, разрушало плотины, создавало острова. Иногда река находила короткий путь, то есть выходила из русла и заливала деревню или небольшой лес, создавая новое русло. Иногда река срезала целую излучину или поворот. Так города, которые раньше стояли на реке, оказывались внутри материка, и между ними и водой могли оказаться десятки миль.
Всё это нам с Те Труа рассказал Рене, который уже сто раз пересекал всю Миссисипи с юга на север и обратно. Я не особо ему верил, но помалкивал, потому что Рене разрешал нам заходить в лоцманскую рубку или спускаться в камбуз перекусить, и нам не надо было платить двадцать пять центов. Никогда в жизни мы не чувствовали себя настолько свободными, как на борту парохода.
На самом деле мы должны были находиться под присмотром капитана, толстого человека с колючей, как кусты ежевики, бородой. В первый вечер он созвал нас в своей рубке и промыл нам мозги насчёт того, как важно хорошо себя вести и быть благоразумными. Он сказал, что будет за нами приглядывать, но как дошло до дела, я его больше не видел, и мы с Те Труа могли гулять где и сколько нам вздумается.
Жюли была девочкой, поэтому ей не так повезло. Капитан попросил одну из синьор на борту, вдову Лоренс, найти для Жюли занятие и научить её нескольким стихам из Библии. Это Жюли-то, которая ни разу в жизни не была в воскресной школе преподобного Томпсона!
Вдова Лоренс была горбатой старушкой, вежливой и приятной, как командир полка. Именно она, по словам Рене, пахла, как рыбье дерьмо. Я, конечно, не приближался к ней, чтобы проверить, но мне было очень жаль Минни, племянницу вдовы Лоренс, которая ехала с ней в Каир, штат Иллинойс. И Жюли мне, конечно, тоже было очень жалко.
Я был знаком с женщинами, похожими на вдову Лоренс. В нашей деревне их было три: вдова Бо, синьора Травер и синьора Флинч. Однажды я говорил о них с индейцем Джо, и он назвал этих женщин «троицей стервятников», потому что, как и эти птицы, они чувствовали вонь падали за десятки миль. Именно они вынудили мать Жюли уехать из посёлка и поселиться в лачуге на краю плантации. Именно они выстраивались вдоль бакалейной лавки, когда Жюли ходила в посёлок (и тогда они выглядели точь-в-точь как стервятники). Они обсуждали её вполголоса и с обеспокоенным видом качали головами.
Жюли приходилось терпеть таких женщин всю свою жизнь. И наверное, именно поэтому она и не думала показываться, когда вдова Лоренс выходила из своей каюты и принималась её звать.
Тем временем прошло два дня с тех пор, как мы покинули Новый Орлеан, и пять — как мы уехали из дома, и никто не отправил телеграмму родителям, чтобы предупредить, что мы в порядке и что пустились в путь с важной миссией. Иногда я спрашивал себя, так ли уж она важна, эта наша миссия. Может, мы ошиблись. Может, Джек вовсе не работал на «Уокер&Даун». Может, эти сломанные часы ничего не стоили.