Знамя

— Будет, будет! — зажужжали девушки, как пчелки в улье, и, внезапно подхватив наших женщин, закружились с ними в танце прямо здесь же, на винограднике.

Все было похоже на сказку. Только принцесса Назико говорила не о самоцветах на стеклянной горе, не о жемчугах на морском дне, а о двадцати тысячах центнеров сахарной свеклы, которые Назико со своей девичьей дружиной убирает с двадцати гектаров, отданных на ее попечение.

— А вообще, разве это возможно, Назико? — спрашиваю я.

— Возможно? Разве есть что-либо невозможное для советских людей? А разве мы сейчас так уж хорошо работаем? Лучше разве нельзя работать? Нет, мы работаем не так хорошо, Иосиф Иосифович, есть еще многое, что мы можем улучшить. Мы должны еще больше учиться, набраться еще больше выдержки, еще подробнее разузнать все тайны свеклы, начиная от прорастания и кончая уборкой. Свекла — это не ребенок, она не станет Кричать, если ей захочется пить или если ее пора подкормить. Все это нужно угадать самому, понять ее желания и воспитывать ее так, чтобы она повышала свои требования! Научившись принимать больше питательных веществ, она и человеку будет давать больше. Наша свекла растет не голодая… Как же, ведь у нас и растения получают полную тарелку пищи! А когда свекла получит всего досыта, она даст тысячу центнеров! Я это знаю: непременно даст!

Девушка разгорячилась во время своей речи, и, несмотря на ее смуглую кожу, было видно, как она вспыхнула от волнения. Эта Назико не дает, видно, спуску природе, она не рабыня, а ее воинственная владычица.

Наши женщины смотрели на девушку, как на чудо, обступив тесным кругом. Каждой хотелось хотя бы коснуться руки Назико. Я понимал: она, эта хрупкая девушка, подняла их женскую гордость, согрела их сердца своим мужеством.

И тут женский рой зажужжал еще громче, как пчелы в июле на цветущей липе. Наших женщин очень волновал вопрос о заработках девушек. Правда ли, что они копят деньги на приданое?.. Ну да вы знаете женщин!

Девушки рассказали и об этом. На один трудодень они получают, кроме десяти рублей деньгами, капусту, мясо, четверть кило сахару… Ну, слава богу, матери не придется бранить сынишку, если он вытащит из сахарницы лишний кусок!

— А как же учитывается труд? — не унимаются наши.

Я сам рассказал им, что такое трудодень. А девчата разъяснили, как в зависимости от сложности работы возрастает количество трудодней. За день, оказывается, можно выработать три-четыре трудодня. И тут же говорят, кто из них сколько выработал.

Вот эти три сестры Цицишвили — Тамара, София и Паша — все вместе заработали в прошлом году полторы тысячи трудодней.

— Чорт возьми, ведь вот сколько накопилось бы на приданое, Бартошова! — весело кричат наши мужчины бедной крестьянке из Вршетиц, которая говорила, что дома у нее осталось пять девочек-погодков.

Но Бартошовой не до шуток; она задумчиво слюнит карандаш, быстро пишет что-то в блокноте и спрашивает с серьезным видом:

— А сахару сколько?

— Сахару? — улыбается ей самая старшая сестра Цицишвили, Тамара. — Ну, за сахар нас отец тоже похвалил.

— Господи Исусе! — восклицает Бартошова. — Куда же вам столько сахару?

— А вот куда! — смеется Тамара, лезет в карман, вынимает завернутый в виноградные листья большой сладкий комок из орехов, винограда и инжира и дает попробовать Бартошовой. Не скупятся и остальные девушки — все вытаскивают из карманов лакомства… Ну, теперь наши жужжалки попали на свой мед.

И тут я подумал о наших девчатах в Вишневой, как за восемьдесят крон в день они от восхода до захода солнца гнут спину на кулака. А какое-нибудь лакомство перепадает им раз в год, во время храмового праздника.

И я думаю, что все женщины, которые были б нашей делегации, вздохнули, вспомнив о годах бесплодного, изнурительного труда. Сколько усилий должна была потратить в молодости каждая из них, чтобы раз в год купить себе фартук!..

* * *

Два часа, о которых Гога договорился с нашим переводчиком, давно уже прошли, когда мы вернулись с виноградника и с поля в «Красную Тортизу». Мне было только странно; что Гога куда-то запропал. Я нигде не видел его все это время. Как вдруг… смотрим, он шагает нам навстречу по площади — и какой нарядный! Мягкие высокие сапожки — хоть сейчас танцуй! Черный кафтан в талию — «бешмет», как говорят грузины; на груди поблескивают серебром патроны, а на курчавой голове — барашковая шапка с алым донышком. Лицо только что выбрито…

— Прости, Иосиф, — говорит Гога, — простите, дорогие гости, я должен был переодеться и побриться ради такого необыкновенного случая!

Но он, этакая шельма, и словом не обмолвился о том, что за это время успел зарезать и выпотрошить баранчика, чтобы показать нам гостеприимство советских людей! А сколько кур и индюков лишилось жизни за эти два часа, об этом мы узнали значительно позднее.

Гостеприимство… Ох, и трудное это для гостей дело! Нужно иметь здоровый деревенский желудок, чтобы осилить горы мяса, яиц, рыбы, сметаны, капусты, меду — всего, чем нас всюду потчевали. И отказаться не смеешь: нанесешь жестокое оскорбление.