Знание и окраины империи. Казахские посредники и российское управление в степи, 1731–1917

Этнография: выработка концепции «казахскости»

Когда любознательный молодой Алтынсарин превратился из читателя в писателя, он столкнулся с тем, что администраторы постоянно пытаются выделять казахов в отдельную этническую группу. Одним из основных пунктов Временного положения было то, что казахи представляют собой отдельную и единую этническую принадлежность, требующую единого управления. Для Алтынсарина такое определение казахского народа было жизненно важным для внедрения его собственной программы; его принадлежность к казахам должна была придать законные основания его идеям о том, как казахи должны вписаться в жизнь Российской империи. Серия этнографических зарисовок казахов Оренбургской области, составленных во время его работы в Тургае в 1867 году, заложила эту концептуальную основу для его более поздних работ.

Наброски Алтынсарина заняли видное место в первом номере журнала «Записки Оренбургского отдела Императорского Русского географического общества», изданном в 1870 году. При основании Оренбургского отдела ИРГО генерал-губернатор Оренбурга Н. А. Крыжановский заявил, что, помимо прочего, ее члены «могут принести правительству и России неоцененную услугу тщательным изучением характера, истории, качеств, недостатков религий и предрассудков всех разнородных племен, населяющих Оренбургский край. Без этих познаний трудно действовать, или, вернее, можно действовать только наобум» [Крыжановский 1870:26]. Это была речь, несомненно, достойная бывшего сотрудника Степной комиссии. Видение Крыжановским этнографии и других областей науки было в первую очередь ориентировано на получение полезных фактов, а полезность их будет определяться тем, насколько они принесут пользу ««нашему общему Отечеству» [Там же: 17]. Но независимо от того, были ли полезны имперскому правлению внешне прозаичные детали этнографического очерка, речь Крыжановского послужила также приглашением таким посредническим фигурам, как Алтынсарин, представить себя и свои этнографические взгляды ученой и административной общественности. Временное положение отражало широкую тенденцию 1860-х и 1870-х годов, когда царские чиновники определяли свой подход к управлению через этническую принадлежность. Используя в ответ ту же модель, Алтынсарин и другие посредники получали возможность ставить свой местный опыт на службу совершенно иным интерпретациям этнических различий.

В очерках, посвященных свадебным и похоронным обрядам, Алтынсарин представил казахов отличными от окружавших их национальностей, а также их единоверцев-мусульман за пределами Евразии. Возможно, это неудивительно, учитывая его общение с Ильминским и Григорьевым, которые изо всех сил стремились доказать, что казахи отличаются от «татарских» чужаков, представляющих для них опасность. Алтынсарин пошел дальше, связывая положительные ценности с самобытностью казахов и превознося обряды, которые многие столичные наблюдатели считали примитивными или бессмысленными. Хотя Алтынсарин никогда прямо не заявлял, что «киргизы» отличаются от прочих, в его трудах подразумевалось это этническое отличие. Казахские обычаи были неподвластными времени и исконными; любое наблюдаемое отклонение было связано с влиянием других живущих в степи народов. В далеком прошлом, когда «единственным руководителем общественных отношений служили обычаи и предания», близкие друзья нередко договаривались соединить сына и дочь законным браком еще до рождения самих детей. Этот обычай начал выходить из моды к концу 1860-х годов, что, по утверждению Алтынсарина, «можно отнести к некоторому… влиянию соседних народов» [Алтынсарин 1870: 101]. Самобытность казахских обычаев дополнительно подчеркивалась различием, которое Алтынсарин проводил между объектом своего исследования и мировым сообществом мусульман. Он отмечал, что у казахов было строгое табу на брак в пределах семи степеней родства, хотя закон, дозволяющий вступать в брак близким родственникам, «соблюдается у всех мусульман, кроме киргизов» [Там же: 104]. Подобные аргументы приводились в русле более широких исследований, которые Алтынсарин и другие наблюдатели предпринимали, чтобы отделить казахов от «татарской» культуры, в частности, показать, что первые характеризовались как другим лексиконом, так и иным набором поведенческих практик.