Знание и окраины империи. Казахские посредники и российское управление в степи, 1731–1917

По мере того как новые «цивилизаторские» институты и административные органы, рожденные Временным положением, постепенно закреплялись на местах, у нерусских посредников, таких как Алтынсарин, появлялись новые возможности для отстаивания своих профессиональных и политических интересов. Сначала Алтынсарин попросил и получил перевод из школы при Оренбургской крепости на службу письмоводителем в администрации Тургайского уезда [Васильев 1896: 66]. В последующие десять лет он проявил себя в расследованиях стихийных бедствий и подозрительных смертей среди казахского населения района, а также некоторое время занимал должность судьи (3:168–212)[227]. Таким образом, к середине 1870-х он зарекомендовал себя как толковый и заслуживающий доверия деятель имперской администрации. Но самая известная роль, которую сыграл Алтынсарин с начала 1870-х годов, состояла в разработке образовательных программ для новых русско-казахских школ Тургайской области. В этой работе, постепенно поднявшись до руководящей должности, Алтынсарин продолжал разграничивать факторы, делающие или не делающие казахов казахами, причем встраивал все свои изыскания в модель имперской гражданственности.

Выделив каждой степной провинции субсидию на образование в размере 8000 рублей, Временное положение способствовало более активному вмешательству в культурную жизнь казахов, чем это было возможно до тех пор[228]. На бумаге это означало приверженность «цивилизаторской миссии», осуществимость и желательность которой не так давно подвергались сомнению, в первую очередь бывшим оренбургским губернатором В. А. Перовским. Содействие местных администраций было абсолютно необходимо для претворения этой цивилизаторской миссии в жизнь, о чем свидетельствовал относительно медленный рост числа казахских школ в соседних Семипалатинской и Акмолинской областях. Без Перовского Тургайская область могла похвастаться и волей, и средствами к просвещению. Однако даже в этой относительно благоприятной среде некоторые административные инстанции препятствовали созданию школ, и процесс их организации затянулся на необычно долгое время. Крыжановский оперативно запросил рекомендации у комитета, возглавленного новым военным губернатором Тургайской области, бывшим членом Степной комиссии, генерал-лейтенантом Л. Ф. Баллюзеком (1822–1879). Баллюзек выступал за постепенный и адаптивный подход, сосредоточенный на централизованном обучении учителей и создании передвижных школ, приближенных к образу жизни целевого населения Казахской степи [Там же: 77–78][229]. Возможно, это был идеальный подход, но Крыжановский опасался лишиться государственной субсидии и требовал строительства новых постоянных школьных зданий еще до того, как выносились какие-либо суждения о их кадрах или учебной программе [Там же: 80]. В своих опасениях он оказался прав: первоначально выделенные для области 8000 рублей в 1872 году сократились до 3465, что вынудило Крыжановского обратиться в Министерство финансов (без особого успеха) и ввести дополнительный кибиточный сбор с казахского населения области [Там же: 82–84][230]. Цивилизаторский проект, для одних желательный, для других неудобный, продвигался черепашьим шагом. Немногочисленные государственные школы Тургайской области спустя годы после обнародования Временного положения оставались некачественными и низко посещаемыми[231]. В отсутствие финансирования, учителей и адаптации к местным условиям цели, которые ставили перед собой пропагандисты воспитания инородцев, вряд ли могли быть достигнуты.