а) либо рекрутировать научных работников по итогам незамутнённого “бесполезной теорией” обучения, заранее смиряясь с тем, что результаты такого отбора будут достаточно случайными и в целом малопродуктивными;
б) либо отбирать “способных” и “перспективных” детей ещё до начала ими средней ступени образования.
В последнем случае, очевидно, потребуется также, во-первых, создавать параллельно с массовой некую особую и гораздо более специализированную среднюю школу. А во-вторых, заранее смириться с тем, что в двинувшемся по этому пути обществе вместо интеллектуальных сословий, между которыми наблюдается хоть какая-то вертикальная динамика, довольно скоро сформируются самые настоящие высшие и низшие и практически полностью замкнутые интеллектуальные касты. И не потому, что подобное разделение будет централизованно насаждаться, а просто потому, что при такой организации исследовательской работы признаки повышенной одарённости будут демонстрировать (а значит, и отбираться для дальнейшего специального обучения) прежде всего те дети, чьи родители причастны к высокоинтеллектуальному труду. И в силу одного этого факта, даже ведя речь о вещах и делах сравнительно простых, задают для своих собеседников, включая особо восприимчивые детские умы, гораздо более логичный и структурированный формат и в целом более высокий уровень обсуждения по сравнению с теми, кто в своей жизни занят решением исключительно текущих и узкоприкладных задач.
Впрочем, какой бы путь ни выбрала наша цивилизация в ближайшем и более отдалённом будущем, как представляется,
А уж считать ли такую перспективу эффективным средством преодоления противоречий и слабостей современной системы образования или, напротив, видеть в ней катастрофу, способную потрясти краеугольные основы общественного порядка, – это поистине дело личных склонностей и пристрастий каждого. С тем, разумеется, уточнением, что в обществе, сохраняющем в своей структуре фундаментальные классовые противоречия, даже самые, на первый взгляд, личные и субъективные пристрастия на поверку нередко оказываются прямыми производными от социального статуса их обладателя.
Заключение
Подводя общий итог нашим разысканиям, хочется – особенно для тех, у кого возникло ощущение, будто проблем наметилось больше, чем реалистичных предложений, – ещё раз подчеркнуть, что ситуация с наукой и образованием отнюдь не безнадёжна и поводы для оптимизма есть. Да, число здравствующих гениев среди наших современников, как и во все предшествующие эпохи, остаётся довольно скромным. И находятся “теоретики”, готовые на этом основании утверждать, что истинное призвание большинства человечества состоит ровно в том, чтобы быть “серой массой”, по своей прирождённой сути обязанной, раскрыв рот, внимать немногим “избранным”. Однако верным в подобных “теориях” является лишь самый базовый тезис, согласно которому, по сравнению с временами эллинизма или, скажем, древнего египетского царства, люди в целом не стали ни умнее, ни глупее. Тогда как утверждение, будто природные задатки людей распределяются по шкале от гениальности до “близко к нулю”, уже является не слишком ловким передёргиванием.
На самом деле, если оставить в стороне случаи грубых органических патологий, то для остальных людей вырисовывается картина, в которой их стартовые потенциалы хотя и имеют известный разброс, но средняя этого диапазона всё равно находится лишь немного ниже того, что мы в развитом состоянии признаём “близко к нулю” «талантом». И вопрос состоит только в том, как перевести потенциал того или иного новорожденного человека в актуальное состояние, и почему это не всегда делается.