Знание-сила, 1997 № 01 (835)

Человек не терпит неизвестности. Впрочем, не только человек — понаблюдайте, как тщательно собака или кошка исследует новую территорию. Социальная среда сплошь покрыта белыми пятнами, которые и заполняются бредовыми построениями. Необходимые условности, которыми обставлена жизнь в обществе, тоже разжигают интерес: а что там, под маской? Человек легко наделяет других собственными мыслями и чувствами. А поскольку владеет им не одна только любовь, колорит порождаемых воображением образов может быть довольно мрачным. Что не всегда соответствует действительности.

Чаще всего в разного рода кознях и махинациях подозревают людей, отделенных от нас социальными перегородками, отношениями власти и подчинения. Людям, выросшим в отличных от наших культурных традициях, приписываются самые фантастические черты. Классический пример — евреи, которые на протяжении тысячелетий имели «счастье» принадлежать к национальным меньшинствам и жить в гетто. Когда больной шизофренией начинает делать открытия, касающиеся хорошо знакомых людей, мы относимся к этим открытиям, как к бреду. Но это не мешает нам делать такие же открытия в отношении чужаков, принадлежащих к иным, чем мы, социальным или культурным группам.

В принципе общество в целом гораздо легче принимает бредовые построения, чем отдельный человек. В частной жизни между людьми возникают более тесные контакты, больше возможностей узнать другого человека и, значит, меньше поводов для всевозможных бредовых фантазий.

Возможно, бредовая готовность (то есть склонность реагировать бредообразованнем в эмоционально трудных ситуациях) имеет некоторое значение для консолидации социальных групп. Мы хорошо знаем людей, принадлежащих к одной с нами группе, в достаточной степени им доверяем, а свои страхи и агрессию адресуем представителям других групп, резко себя от них отделяя.

Случается, однако, что и среди близких людей отношения определяются бредовыми построениями. Брат не доверяет брату, сын — отцу. Крайний трагический случай представляют гражданские войны, сопровождаемые, как известно, особой жестокостью. Тогда пропастью, разделяющей людей, становится цель. Человек, служащий другой, чем я, цели, автоматически превращается в моего врага.

В периоды нестабильности, разрушения старых ценностей, когда все социальное здание начинает шататься, как бы в противовес распаду происходит гиперинтеграция, образуются группы с четко обозначенной целью. И тогда значение имеет не знание другого человека, не эмоциональная связь, а цвет его мундира, цель (идеология) занимает место высшей системы ценностей, которой подчинены все и всё.

Живая природа отличается огромным разнообразием. Человек обладает этим свойством в наибольшей степени благодаря богатству заложенных в нем программ деятельности. Не бывает двух совершенно одинаковых людей. Сходство между людьми может быть только поверхностным, поэтому, кстати, к любым типологиям следует подходить с осторожностью. Но при всем разнообразии морфологических и функциональных форм в животном мире и у человека наблюдается стремление к единству. Непохожие другие возбуждают агрессию в окружении. Так, животные уничтожают родившегося у них альбиноса. В обществе «другое» подлежит осуждению только за то, что другое.

С проблемой чужака психиатрия до сих пор не научилась справляться. Достаточно носить платье непривычного покроя, вести себя за столом или выражать свои мысли отличным от принятого способом, чтобы тебя исключили из группы. Часто люди принимают чужие ценности, чтобы их не отвергли. Они чувствуют себя счастливыми, если могут маршировать в одном строю с товарищами по оружию, одинаково с ними вскидывая ноги и руки, распевая те же пеенн. Объединенные общей идеей, такие, как все. Кто не с нами, тот против нас. Возможно, что чрезвычайно болезненно переживая противоречивость своей природы, не умея примирить всё, таящееся в ней, человек как избавление принимает единство, даже привнесенное извне.

Мы уже вспоминали об особой жестокости гражданских войн, когда, случается, воюют по разные стороны члены одной семьи. Вновь принятая или навязанная система ценностей становится важнее семейных уз. Может, жестокость как раз обусловлена былой близостью противоборствующих, тем, что они годами жили бок о бок. Социальные нормы и обычаи не позволяли открыто демонстрировать наверняка возникавшие отрицательные чувства по отношению друг к другу. Они накапливались, как это бывает у эпилептоидов. Гражданская война представляла прекрасный случай, чтобы выплеснуть все, что подавлялось годами. Во вновь принятой системе ценностей находили обоснование агрессии по отношению к тем, кто этой системы не принял. «В случае гражданской войны ненависть первична, она дремала в людях, им только не хватало смелости проявить ее. В обычной войне ненависть вторична, ее порождает ситуация войны, во время которой люди автоматически делятся на врагов и товарищей по оружию. Когда война кончается, ее участники могут вернуться к прежним безразличным отношениям между собой».