Знание-сила, 1998 № 07 (853)

Почти всегда, когда серьезные социальные проблемы, связанные с использованием техники, пытаются решить при помощи какой-то иной техники, круг проблем не сужается, а расширяется, причем проблемы становятся еще более трудными. Нельзя не прислушаться к парадоксальному выводу Карла Ясперса; «Во всех тех случаях, когда техника устраняет техническое неблагополучие, это неблагопо- |учие может усилиться».

Но как же все-таки быть? Как вернуть джинна в бутылку?

Готового ответа нет Можно только догадываться, в каком направлении должна работать мысль.

Может быть, ответа нет потому, что мы не вполне понимаем, в чем вопрос?

Вопрос, я думаю, не в том, кому над кем суждено властвовать — человеку над техникой или технике над человеком. Если мы ставим вопрос именно так, мы попадаем в ловушку и обречены на безвыходное вращение по кругу.

Да, техника — орудие власти. Власти над природой, над другими людьми, над пространством и временем, над жизнью и смертью. Пусть власти преходящей, временной, лаже иллюзорной. Но все-таки власти, этого древнею фетиша сознания, которое привычно структурирует мир отношениями господства и подчинения. Именно это сознание, сформированное тысячелетиями, и является конечной причиной парадокса или, если угодно, диалектики господина и раба, некогда гениально понятой Гегелем.

Цена свободы

Причина парадоксальной роли техники в нашей жизни заключена не в технике. Она - в наших представлениях о том, что такое человек. Если его труд, мысль, жизненные цели, восприятие мира и понимание своего предназначения таковы, что укладываются в нехитрую схему господства и подчинения, и эта схема объявляется «естественной», то есть по природе присущей человеку, то надежды на выход из парадокса просто нет. Тогда техника есть только орудие власти и больше ничего, а человек — либо господин, либо раб. И тоже больше ничего.

Но как бы ни была привычна и укоренена эта схема, она не может (да и никогда вполне не могла) вместить в себя человека. Скажу так: человек только потому и человек, что способен вырваться из парадоксального круга властных отношений в мир свободы. Эту способность, о которой люди догадывались с тех пор, как стали людьми, наверное, лучше других выразил Иммануил Кант, сформулировавший один из величайших принципов человеческого бытия: свободная воля и воля, подчиненная нравственным законам, — это одно и то же.

Свобода — это не то, что достигается подчинением другого, будь то человек или природа. Человек не как вещь в ряду других вещей Вселенной, а как разумное и духовное существо следует нравственному закону: «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же, как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству». Вот уже два с лишним столетия великого философа упрекают в том, что он придумал этот закон, а не вывел его «из жизни». Более того, в наши дни находятся умники, додумавшиеся до того, что именно та философия, которая ставит идеальную цель впереди человеческого существования, виновата в том, что «кляча истории» раз за разом завозит человечество в тупики. Человек есть то, что он есть («то, что он ест», — сказал некогда Л.Фейербах), не надо его делать ни хуже, ни лучше («хотим как лучше, а получается — как всегда»). Самым «реальным» принципом человеческой жизни является не кантовский «категорический императив», а нехитрое требование «живи сам и дай жить другим». А для реализации этого требования нужны настоящие юридические законы и, скажем, полиция и суд, следящие за их выполнением, а не какой-то там «нравственный закон», тем более что его, может быть, и вовсе нет.

Что и говорить, «реальность» человеческого общества мало похожа на воплощение нравственного закона И. Канта. Но если бы не нравственный закон, не было бы смысла называть эту реальность человеческой. Ведь только человек способен мыслить, постигать разумом действительные условия своего бытия и брать на себя ответственность за свои поступки, соотнося их с принципами нравственности, а не с природной взаимосвязью причин и следствий. А если то. что обязаны делать ум и совесть, перепоручить полиции или компьютерам, человек рано или поздно увидит в окружающей его пустыне отражение собственной внутренней пустоты и никчемности.

Вот почему я думаю, что путь к разрешению противоречий между человеком в его социальной истории и техникой как одним из важнейших средств осуществления этой истории должен пролегать через эволюцию нравственного сознания. Это путь к собственно человеческой истории, уводящий из нечеловеческих условий существования.

Если бы удалось пройти этот путь, человечество имело бы технику как способ соединения с природой (а не как орудие господства над ней), как средство коммуникации и взаимного понимания (а не насилия и подчинения) во всех практических и духовных сферах, в каких люди взаимодействуют друг с другом.