Знание-сила, 1999 № 02-03 (860,861)

«Третий мир» по Шанину – не этап в развитии любой страны от первобытно-общинного строя или феодализма через урбанизацию и индустриализацию к современному постиндустриальному производству, обществу и государству. Это действительно особый мир, живущий по своим законам и упрямо уклоняющийся от европоцентристских схем. Абсолютно во всех странах третьего мира государство выступает главным агентом развития и модернизации. Везде социальные структуры скорее разрывают страну на части, чем объединяют ее. Повсюду в этом мире богатство исчезает не только из-за неэффективности производства, но и потому, что местные элиты вывозят его за границу План «закрыть» страну, развить ее, а потом «открыть» – не российское изобретение, его пытались реализовать и в Бразилии, и в Иране. Каждый новый этап начинается с выдвижения одной и той же новой стратегии: усилить вмешательство государства ради…; почти всегда сначала страна делает резкий рывок вперед, потом идет стагнация, потом падение. Углубляющиеся кризисы переходят в конце концов в самораспад системы: страну не завоевали чужие, не было сокрушительного восстания своих, просто все как- то разваливается изнутри.

Если заставить себя услышать английского социолога (чего, кажется, за все четыре года так и не случилось), многие другие доклады приобретут новое звучание. Нельзя ли все подмеченные на конференции особенности истории России последние сто лет и последние десять лет рассматривать как характеристики этого самого плохо изученного третьего мира? Тогда все, что с нами происходит, – не такой уж стихийный, стохастический, ничем не управляемый процесс, как говорит об этом Ю.Левада, он управляется определенными закономерностями – только мы их не знаем.

Например, в этом мире особое соотношение между производством благ и производством рисков – такую теорию предложил аудитории О.Яницкий. Производство благ и производство риска – равноправные реальности; они всегда сосуществуют в известных пропорциях. Среда обитания есть интегральная часть этих производств. В развитых странах Запада есть свои зоны риска: можно разориться, потерять работу, заболеть, быть ограбленным или изувеченным в автокатастрофе. Но эти зоны не столь уж велики и контролируются государством и обществом: невозможно уничтожить преступность, но можно бороться с ней более или менее эффективно; невозможно «отменить» риск венчурного бизнеса, который состоит в создании и опробовании новых технологий, но можно сделать это занятие столь привлекательным, чтобы его достоинства оправдывали неизбежный риск.

Мы сейчас, по Яницкому, находимся в фазе не просто риска, а всеобщего риска. Уже непонятно, где опаснее жить: в Москве или на Сахалине. Последние десять лет производство благ все более вытеснялось производством риска, который начинает определять наше понятие нормы. В гакой обстановке главным становится не развитие, а безопасность. Общество не модернизируется, а наоборот, скатывается в архаику, вплоть до торговли людьми, социальная среда становится агрессивным накопителем и производителем рисков самых разнообразных, ими полны не темные улицы, а школа и армия, все институты общества. Норма и патология меняются местами. Наша советская система оказалась не очень реформируемой, и в этом – наш главный риск.

Возможно, в этом самом достаточно безумном третьем мире естественно ходить по кругу вместо того, чтобы, как в истории Запада, двигаться вперед, хотя и с некоторыми – порой серьезными – зигзагами и отклонениями. Светлана Кирдина, например, считает, что историю России за несколько столетий можно представить как время от времени сменяющие друг друга «западнические» и «славянофильские» циклы. В спокойные, стабильные времена у нас доминируют славянофильские ценности, стратегии поведения, способы организации социальной, экономической и политической жизни; когда же источники ресурсов, которые обеспечивают эту стабильность, иссякают и начинается кризис, потребность модернизировать базовые основания бытия в стране выдвигают вперед западные ценности, стратегии, социальные институты. Это означает, что нынешняя наша склонность к либерализму, демократии и прочим западным ценностям вызвана системным кризисом России и все они будут благополучно забыты, как только положение исправится.