Знание-сила, 1999 № 09-10 (867,868)

В те времена никто особенно не спешил, так что если автор добирался до редакции, то обычно оседал там часа на два, и вообще редакции были такими же вершинами советской "кухонной" культуры, как и дома творческих союзов. Даже лучше, так как в тех домах все же проскальзывало чинопочитание, а в редакциях царил дух демократизма – во всяком случае в отношении авторов, принятых в ближний круг. Я был явно принят. Это произошло тем легче, что, наряду с Ириной, служившей по социологической части, и Галей Вельской, вроде бы заведовавшей всяческой этнографией, в подвале обнаружился еще один старый знакомый – Карл Левитин. С Карлом мы кончали одну школу, первую английскую спецшколу в Москве, и хотя он туда поступил в шестой класс, а я только в третий, элементы общей истории наличествовали. Карл всеща был стилистом и блестящим собеседником, так что визит в редакцию, где надо было заглянуть и к Соболеву, непременно затягивался. Стоит повторить для читателей Помоложе – спешить тогда было не принято, и только вовсе уж алчным до гонораров авторам, истерзанным заботами о многочисленном семействе, прощали быстрое раскланивание.

Нина Сергевна обитала где-то в глубинах, и я видел ее редко. Остальных толком не различал, за исключением Романа Подольного, делившего с Левитиным одну комнату, однако Подольный, ведавший историей пополам с фантастикой, по тем временам именовавшейся научной, относился ко мне не без вежливой подозрительности.

Дизайнерская тема вроде бы кончалась, и было самое время перейти в разряд друзей-читателей, но тут Юра Соболев вдруг предложил мне сделать оформление очередного номера журнала. В виде приятной "халтуры" я несколько раз делал макет "Декоративного искусства" но там были одни фотографии, так что сценарная схема поневоле не могла быть уж слишком сложной, а здесь надо было выложить на развороты множество разномерных материалов, разнохарактерных иллюстраций, выполненных другими художниками, но чтобы заработать на этом деле, следовало самому сделать обложку и несколько крупных картинок.

Этого я никогда не делал, но отказываться было глупо. Так я сменил кожу, из автора обернувшись дизайнером-графиком. Времена были архаические. О компьютерах один Роман Подольный знал, что они существуют, графических же программ не было еще и в зародыше. Все делалось вручную, включая непременную операцию ретуширования фотографий, необходимую по причине скверной бумаги и еще более скверного качества "высокой" печати. Я взялся за дело с необычайным энтузиазмом, но до сих пор не могу понять, как это Соболев не погнал меня с глаз долой после того, как посмотрел первый вариант моего опуса. Однако же он глянул на меня с сожалением и посоветовал сделать еще разок заново – все. Я понимал, что он прав, что первые мои эскизы были робки и вялы, и, преисполнившись признательности за проявленный главным художником гуманизм, взялся за дело всерьез. О, как я старался! Я изготовил портрет нарождающейся вселенной, капающей вниз, в глубь текста, земным шаром. И еще много всего.

За всем этим молча наблюдал еще один замечательный персонаж редакции – Александр Эстрин, техред, навылет знавший тайны советской типографии. Саша оценил мои художества, кисло заметив, что от колористических тонкостей в печати останется весьма немного. В это не хотелось верить, но он, конечно же, был прав, так что в дальнейшем пришлось изначально брать поправку на прихотливость сердца и шкодливых рук печатников, что в целом помогало, но не всегда: иной раз они напрочь забывали о необходимости мыть формы после прежней краски, так что и локальный красный мог обернуться серобурмалиновым. Боже! Сейчас, одним движением клавиши давая команду "обтечь" картинку текстом при верстке собственной книги, трудно помыслить, что мог же я тогда выклеить сотню строчек на матовом стекле, чтобы обойти собой же придуманный контур. Все-таки в этой средневековости был заключен огромный шарм, которого не дано ощутить тем, кто сызмальства щелкает на МАКах или PC.

Итак, я словно перешел в другой лагерь, образуемый Соболевым, Эстриным, мною, иллюстраторами, среди которых сразу выделился Николай Кошкин, наряду с фантазией обладавший нечеловеческой усидчивостью в изготовлении сложной графики. Это был другой лагерь, по отношению к редакторскому корпусу пребывавший в некоторой оппозиции.