Повторим еще раз: книгу, лежащую перед нами, всегда можно прочитать, из чего бы она ни состояла – из бумажных страниц или глиняных табличек, и какие бы знаки ни испещряли ее – египетские иероглифы, письмена майя или латинские маюскулы. Буквы, как и краски картин, как и нотные линейки, взывают к зрению, позволяя понять, угадать или расшифровать все, что они хранили для нас веками и даже тысячелетиями.
С появлением электронных, а позднее цифровых носителей информации человек отказался доверять своим органам чувств, заменив их работу машинным анализом записанного. Между человеком и его знанием объявился посредник – магнитофон, компьютер и т.п. Если посредник откажется помогать, человек ни за что не сумеет «прочитать» сведения, хранящиеся на новомодном носителе информации. Все его органы чувств будут бессильны извлечь накопленные сведения. Дискета может лежать перед нами десятилетиями, все равно без компьютера мы не сумеем понять, что таится на ней. Да еше не известно, выручит ли нас компьютер или же отнесется к предложенной ему дискете, как к какому-то «Error».
Двадцатый век показал, что приборы, которым положено воспроизводить записанное, меняются с пугающей регулярностью. Уже сейчас мы не можем прослушать, увидеть, прочитать часть домашних архивов, накопленных нашими дедами, отцами и даже старшими братьями. Мы можем хранить сотни грампластинок, но где та радиола, на которой мы их прослушаем? Мы можем беречь десятки бобин с редкими записями Б. Окуджавы или А. Галича, но где тот катушечный «Романтик», на котором они зазвучат? Мы можем лелеять любительские фильмы, снятые на шестнадцатимиллиметровой пленке всего десять лет назад, но наш новый видеомагнитофон не поможет нам вновь их увидеть.
Пройдет несколько лет (и уж тем более несколько десятков лет), и точно таким же ненужным хламом станут все наши аудио- и видеокассеты, компакт-диски и дискеты. С появлением нового носителя информации ее надо копировать заново, иначе ее содержание будет навеки утрачено. Наши новые «книги» гибнут гораздо быстрее, чем «гутенберговы фолианты».
Непоправимый «прогресс» в информационных технологиях становится нашим проклятием. По меньшей мере раз в два года на рынке появляется новый формат, понемногу вытесняя все старые. Всего за десять лет, начиная с 1990 года, устарели восемь поколений компьютерных программ. Уже сейчас машина может отказаться читать файл, записанный лишь два года назад, потому что он «устарел». Пока никто не знает, как спасти всю накопленную нами информацию для потомков. В джунглях форматов не видно просвета.
Мы часто говорим, что живем в век «информационной революции». Перед нами открываются все новые удивительные возможности накопления, обработки и передачи информации. Мы увлечены ими до слепоты. Мы не замечаем, что наше маниакальное стремление создать «уникальную аппаратуру» оборачивается утратой обширных пластов знания, накопленных с помощью другой, устаревшей аппаратуры. И процесс этот, возможно, будет ускоряться. В самой мрачной перспективе «информационная революция» грозит нас оставить вообще без прошлого.
Попробуем войти в положение того, кто лет этак через сто отыщет компакт-диски, выпущенные в конце XX века. Да он же с ног собьется, а наверняка не найдет хоть мало-мальски подходящий аппарат, на котором эти – как их предки называли, «сиди», что ли? – можно было бы прослушать. Если он не специалист, если он не работает в журнале «Знание – сила» образца 2100 года, он вряд ли угадает, по какой же такой схеме их кодировали. Так что если вы надумали создать архив, не забудьте выделить одну из комнат под склад для всевозможной аппаратуры сегодняшнего и завтрашнего дня.
3. Письменность Древнего Крита по-прежнему не расшифрована. Однако историки уверены, что когда-нибудь надпись на этом диске, найденном при раскопках в Фесте, будет прочтена.