В эти первые ночи, когда казалось, что дотерпеть до утра невозможно, я вспоминал своих московских друзей – одни из них учились со мной в институте, но получили броню, другие были освобождены по нездоровью. И я сознавал в душе, как мое чувство долга уступает желанию согреться, выспаться, отдохнуть, попасть домой любой ценой.
Мне, однако, повезло – в то время мне никто никакой «цены» не предлагал, и все шло своим чередом. Конец был вполне оптимистичным. Землянки мы построили, пушки установили, и жить стало теплее. Освоился я и с ребятами из нашего орудийного расчета, а потом и со всей батареей. (Они сначала были почему-то уверены, что на фронт я попал по недоразумению, а моя сокровенная мечта – торговать в лавке сахаром и маслом.) А через несколько дней началась и «романтика» – налеты авиации, стрельба наших пушек, и я почувствовал себя на месте и, как говорится, был не хуже людей. Подвигов мы, правда, не совершили – за все время весь наш район зенитной обороны сбил три самолета. Решить, кто из нас их сбил и кого награждать, было совершенно невозможно – стреляло орудии сорок Но дело мы сделали – переправа осталась целой. Правда, если честно, то шел уже 44-й год и немцы были «не те» – и самолетов у них было поменьше, и летали они поосторожнее.
Что же касается «любой ценой», то должен сказать, что таких мыслей я у себя с тех пор не припомню – очевидно, так худо мне уже больше не было. Потом мне не раз предлагали и «цену» – перейти в штаб, ехать учиться в офицерское училише – от всего этого я отказывался и доехал на своей пушке до Берлина. А вот как бы я повел себя тогда, в первые дни и ночи – не знаю.
Может быть, вам не важно услышать то, что я скажу, но мне важно вам это сказать.
Правду, только правду, но не всю правду. Это не биография и тем более не научная биография, а некоторые соображения, которые мне пришли в голову по такому случаю. Не знаю, может быть, это и не интересно. Я еще так рассказывать не пробовал.
Моя жизнь, как и у всех вас, состоит из трех частей: науки, того, что называется личной жизнью, и общественной жизни или политики. Это есть у всех, но в разной степени. У меня это было примерно поровну – не по времени, конечно, а по тому, какое место это занимало в моих мыслях и в моей душе.
Почему люди занимаются чем-либо: едой, наукой, сексом, искусством или политикой? Потому что им это нравится. Одна девочка настойчиво просила яблоко. Ей сказали: «Скажи волшебное слово». Она подумала и завопила: «Хочу!» Почему люди хотят? У нас в мозгу есть центр удовольствия – он, вероятно, один, и цель нашей жизни – различным образом возбуждать этот центр, но люди делают это в разное время очень по-разному. В своей жизни я занимался наукой, любовью или политикой только потому, что хотел этого. Даже на войне, когда было физически тяжело, а иногда и страшновато, я хотел этого, то есть получал удовольствие. Я был патриотом. да и сейчас им остаюсь, если бы это слово не затаскали разные подонки, и я хотел выполнять свой долг – воевать.
Я буду говорить только о себе – как это у других, я не знаю. Я не могу о себе сказать, что для меня самым главным был научный интерес, то есть выяснить, как что устроено, хотя, конечно, такой интерес был. Другой стимул научной работы – деньги и уважение, слава, если хотите. И это определенную роль играет. Но не главную. Главное – это, по-моему; некоторое самоутверждение типа спорта. Вот я смог и от этого получаю удовольствие. Лучше, если есть зритель, слушатель или читатель. Но и без них удовольствие получаешь. Я сделал, вероятно, три-четыре хорошие работы, такие, которые мне нравятся, хотя не все они были приняты по достоинству, но об этом впереди. Важно, что, делая их, я испытал удовольствие.