Знание-сила, 2001 № 12 (894)

Все это до начала изготовления самолета! А как же ежедневные доклады о достижениях? Как «там» примут рапорт о производстве каких- то технологических игрушек? Редкие руководители понимали, что для всех выгоднее однажды скрупулезно увязать конструкцию на плазу, а потом без проблем собирать самолеты на потоке, чем в поте лица подгонять каждую деталь на каждой машине. К началу сороковых годов эта система кое- как внедрилась повсеместно. Вовремя: не случись эта перестройка, не смогли бы молодые и неопытные работники изготовить столько первоклассных самолетов, сколько получила фактически Красная армия. Школьнику, например, автору этих строк освоить обработку нервюры по шаблону было раз в пятнадцать легче, чем по разметке. Детали, не учебного экспоната.

В первые дни войны беспорядок в авиапромышленности усилился: заводы двинулись на восток. По документам – на подготовленные площадки с действующими инфраструктурами. На деле – во чисто поле нередко. Вокруг работающих под открытым небом станков возводились стены будущих цехов. В сибирский буран.

Повезло туполевской фирме и двум московским серийным заводам: приехали на строящийся авиазавод в Омск. Есть крыши, дороги, электроэнергия, водопровод, даже отопление. Строятся шелястые бараки. Из сибирской глубинки привозили тысячи мобилизованных девочек, мальчиков- допризывников, а также осужденных на небольшие сроки – пополнение для расширяющегося производства. Их размещали в землянках. Между нарами там стояла вода, зимой – лед. Новых людей надо было быстро научить выполнению простых, но ответственных операций предельно расчлененного техпроцесса. Это сделали туполевские инженеры и рабочие, люди высочайшей производственнотехнической и, главное, обшей культуры. Рабочие стали мастерами, технологами, начальниками разных рангов. Главная их работа была педагогическая. Конечно, не все мобилизованные стремились овладеть техникой, массовое дезертирство было обычным явлением. Но многие овладели своей работой. Действовали могучие стимулы интенсификации и рационализации труда вполне рыночные: дополнительное питание за перевыполнение заданий, вещевые пособия, а главное – выполнив задание, можно было уйти в любое время, невзирая на установленный законом двенадцатичасовой рабочий день. Как из рога изобилия, обрушились на руководство рацпредложения и даже изобретения, люди овладевали профессией и желали получить дополнительный паек. «Рацухи» в большинстве мелочные, но их было много. А из многих мелочей слагается все великое. Не только сокращалась трудоемкость изделий, но и заметно повышалось качество. К середине 1944 года советские самолеты стали не хуже немецких по надежности и отделке. А по основным характеристикам превосходили их всегда. Людей в цехах стало меньше, а производство росло.

Парадоксальный факт: война, обычно уничтожающая все свободы, на этот раз раскрепостила целые слои советского народа. Угодными власти стали еще недавно преследуемые творчески мыслящие, инициативные люди дела, умеющие приспособиться к действительным условиям жизни. Умеющие преодолевать трудности, а не ставить перед начальством вопросы.

Николай Ульянов

Тень Грозного

Николай Ульянов, человек блестящий, пишущий об истории как профессиональный литератор, а о литературе – с точностью и обстоятельностью профессионального историка, к большому сожалению, мало известен у себя на родине. Все книги его вышли в Америке, но все они – о России, ее истории, ее литературе и культуре.

Мы выбрали статью Ульянова о Степане Борисовиче Веселовском, вернее – о его исследовании опричнины, продолжая разговор о великом историке Веселовском, начатый в предыдущем номере журнала размышлениями Андрея Юрганова.

Академик Степан Борисович Веселовский, никогда не выпускавший популярных книжек, не искавший успеха на лекторском поприще, остался почти неизвестен широкой публике. Но он приобрел высокое имя в ученых кругах и принадлежит к числу самых значительных русских историков. В ряде областей, особенно в истории поземельных отношений Московского государства, он был первым авторитетом. Его знание первоисточников печатных и рукописных – совершенно изумительно.

Заметки об опричнине написаны им в 1940-1945 годы, то есть в годы, сразу же последовавшие за ежовщиной, в период наибольшего превознесения имени Грозного. Фильмы Эйзенштейна показывались в это время по всей стране, исторические романы вроде трилогии В. Костылева «Иван Грозный» издавались большими тиражами, о них писались хвалебные рецензии. Все вместе сливалось в единый хор прославления опричнины. Сближение дела Грозного с делом Сталина настолько бросалось в глаза, что понятно было младенцу.