Проклятый старик! Можно на несколько часов вывезти с завода детали – преступление, конечно, против режима секретности, но, авось, органы не заметят. Но постоянно работать с секретной продукцией в авлабарских трущобах…
– Запрещаю, – отрезал майор Габуния, заместитель директора по режиму, – лучше арестуем старика и будет работать, как миленький, где надо.
– Худые песни соловью, – ответил Саладзе, – в когтях у кошки. Дома он дело сделает и никаких секретов не разгласит, а в твоих лапах умрет. Кто тогда краны сделает, может, ты? Учти, я из тебя единственного виновника сделаю в два счета.
Майор знал: угроза не пустая. Сделал вид, что не замечает вопиющее нарушение режима.
А дед не смог выполнить программу в одиночку – пришлось допустить к работе внука, но выведать секрет он не смог до последних на этом свете дней дедушки. А секрет оказался прост: дед неведомым способом (теоретически эти металлы не соединяются) серебрил и чернил рабочие поверхности. Краны не только капли, они и запаха бензина не пропускали.
– Цолак, милый, – спросил Саладзе, передавая юноше портсигар, – не для печати, не для органов: где дед брал серебро, почему не получал законно у нас?
– Боялся, – ответил внук, – из-за проклятых золота-серебра сколько родственников погибло! Экономил он на винных кранах.
– Так это же кража! Старый человек…
– Не, краны от этого хуже не стали, а защищать Родину должны и виноделы. Это их малый вклад в мошь Красной армии!
– Ну; а от тебя почему таился?
– Не верил, что сохраню тайну, у меня же комсомольская дисциплина, прикажут – скажу, а тогда с двух сторон опасность смертельная – от милиции и от виноделов.
Спустя годы я держал в руках это увесистое, но изящное произведение высокого ювелирного искусства. Видел немало других – брошек, сережек, браслетов, цепочек, часов, – полученных рационализаторами и передовиками производства таким же путем. По утверждениям старожилов завода, эти образцы – малая часть многих килограммов золота, прямо на рабочих местах розданных директором при «расшивке узких мест». Основная масса драгоценного металла ушла на шумные тбилисские рынки. Так были спасены от голодной смерти сотни людей. И ликвидированы задержки производства. Где он брал это золото, рассказчики не сказали. И не надо никому знать. Довольно того, что директор хорошо знал, кому, когда и сколько дать, чтобы работа не застопорилась, а качество продукции было высоким, несмотря на все трудности. Тончайший психолог, талантливый организатор «от бога» (с незаконченным семилетним образованием), из-за дремучей технической безграмотности нередко попадал впросак. О нем рассказывали анекдотов больше, чем о Василии Ивановиче, Вовочке, Абрамовиче и чукче вместе взятых, но он никогда не смущался промахами и не упускал случая выслушать знающего человека. Не затруднялся отменить ошибочное решение, кто бы ему на него ни указал. Технически грамотных на заводе было немало, но никто, как он, не мог накормить работников лучше, чем на других предприятиях в Тбилиси, организовать дело так, чтобы работа была максимально производительна. Особое внимание уделял качеству продукции: под его руководством – эта традиция сохранилась надолго после его ухода – строились лучшие по всем характеристикам самолеты. По тем же чертежам, что в Москве, Горьком, Куйбышеве, Комсомольске-на-Амуре, Казани, Новосибирске.
Не только золотом действовал директор – мог прямо из цеха отправить на фронт в штрафной батальон. Ходил по заводу с пистолетом за поясом, в сопровождении группы богатырей- охранников. Никто не сомневался – мог застрелить на месте, не задумываясь, и ничего бы ему за это не было. Не случайно – достаточно было всеобщей уверенности в такой возможности. Умел ладить с местным и московским руководством, особенно с заместителем наркома авиапромышленности, главным конструктором А.С. Яковлевым, а также с командирами авиаполков, дислоцированных вокруг Тбилиси. Влиятельные люди были постоянными партнерами по охоте в кавказских заповедниках (где охота вообще строго запрещена). Эта связь оказалась крепкой.