Знание-сила, 2004 № 03 (921)

Вместо этого я попытаюсь поговорить о подводных камнях, содержащихся в вопросе как таковом, в самом соединении понятий.

Я попробую рассуждать о том, как можно соединять понятие христианства с понятием европейской культуры.

Стало быть, уже целых три понятия: «христианство», «Европа» и «культура».

Первое, что приходит в голову, когда мы думаем о судьбах христианства внутри истории, — это резкий контраст между судьбой христианства и судьбой, скажем, ислама. Судьбы ислама в географическом пространстве истории отличаются очень большой стабильностью. Ислам явился среди арабов, и арабский до сих пор — священный язык Корана. Ислам произвел в течение нескольких веков, начиная с VII, широкие завоевания. И с этим связано особое исламское отношение к земле. Вся земля для ислама делится на «землю ислама» и «землю войны»: земля, которая однажды стала землей ислама, не должна перестать бьггь таковой. Священный долг мусульманина - защищать для веры именно землю.

С христианством все с самого начала иначе. Оно возникает среди иудейского народа и затем распространяется среди каких угодно народов, только не среди иудеев. Священный язык? Евангелие и вообще все новозаветные сочинения мы имеем по-гречески; но и они явились уже как перевод. Я прошу не понимать меня слишком буквально. Я просто хочу напомнить, что Христос говорил по-арамейски. И, тем не менее, ни единое его изречение не дошло до нас в своем подлинном виде. Таким образом, христианство стоит с самого начала под знаком перевода, передвижения из одной языковой сферы в другую (и передвижения очень серьезного, ибо арамейский язык принадлежит к числу семитских, для которых греческий — совершенно иной мир, иное языковое мышление).

...христианство стоит с самого начала под знаком перевода, передвижения из одной языковой сферы в другую...

Далее, мы видим: земли, которые сыграли особую роль в становлении христианской культуры на самых первых этапах ее существования (прежде всего — Египет, Сирия и Малая Азия), оказались отняты исламом. Зато христианство захватило, привлекло к себе новые народы — молодые «варварские» народы Европы: кельтов, германцев, славян. Над ранним распространением христианства на восток от Палестины как будто тяготел рок. В Китае оно было подавлено гонениями. В Индии оно выжило, но в условиях кастовой системы не получило возможности апостольства и привлечения неофитов. От былого величия несторианского христианства, этого азиатского христианства, когда-то исповедуемого от Средиземного моря до Тихого океана, не осталось и следа.

И в течение долгого времени — скажем, с XIII века — границы исповедания христианства, во всяком случае, как господствующей религии, совпадали с |раницами Европы. Эта ситуация очень важна для истории культуры, потому что века, о которых мы говорим — позднее Средневековье, Ренессанс и раннее Новое время, — это вершинная пора развития европейской культуры.

У христианства очень сложное отношение ко всякой фиксации. Даже если мы начнем с самого Свяшенного Писания... Вы знаете — религиеведы разделили религии на «религии писания» и прочие; по такой классификации христианство — конечно, религия писания.

Так вот, христианство относится к своему Священному Писанию не так, как иудаизм или ислам — к своим. Для последних Священное Писание — как текст, как совокупность буквенных начертаний, звуков, фраз - самая последняя инстанция и реальность откровения, а потому — реальность надмирная и предмирная, предшествовавшая мирозданию. Характерно, что иудаизм и ислам с величайшим недоверием, вполне логичным, относятся к идее перевода Свяшенного Писания.

В христианстве ничего подобного не было. И понятно почему. Если Мухаммед сам писал свой Коран, то проповедь Иисуса Христа была от начала до конца только устной, только — живой голос. Притом, как я уже сказал, тот текст Евангелия, который мы имеем, это в некотором смысле — перевод. С перевода все начинается, и наши глаза даже не проникают в то место, где еще этот акт перевода не был совершен.

Христианство стояло когда-то перед серьезным выбором: выбором «своего» языка. В качестве священного языка были бы основания принять древнееврейский — священный язык Ветхого Завета — или арамейский как язык проповеди Христа. Но был выбран греческий, который хотя и не был сакральным, но зато являлся lingua franca всего Средиземноморья.

Позднее в западноевропейском регионе католическая церковь закрепила на несколько веков права единственного сакрального языка за латынью, потому что та была единственным древним языком Западной Европы. На восточной половине христианского мира греки разрешали многим народам, от христиан Закавказья до наших предков, крестившихся тысячелетие тому назад, богослужение и Слово Божие иметь на своих языках. Но никаких достаточно серьезных метафизических и мистических оснований для того, чтобы считать эти языки перевода уже во второй степени — перевода с греческого — сакральными, не существует.