Знание-сила, 2004 № 12 (930)

Освобождение Константина Константиновича из ленинградских „Крестов“ в марте 1940 года произошло отнюдь не по инициативе Жукова, который до мая 40-го находился в Монголии и со Сталиным не встречался. За Рокоссовского попросил новый сталинский фаворит С.К. Тимошенко, только что успешно прорвавший линию Маннергейма и уже намеченный на пост наркома обороны вместо осрамившегося в финскую Ворошилова. Семен Константинович был старшим товарищем Константина Константиновича по „конармейской группировке“, которая, казалось бы, теперь безраздельно властвовала в Красной армии. Но, на самом деле, она фактически перестала играть роль группировки, поскольку никаких соперников больше не было.

После парада Победы на Красной площади в Москве 24 июня 1945 г.

Главное же, в 1940 году в самой этой группировке произошел раскол. Сталин искусно противопоставил не оправдавшему надежд Ворошилову более молодого Тимошенко. При этом Ворошилов и близкий к нему Шапошников, также смещенный с поста начальника Генштаба, были уязвлены и, как мы убедились на примере Павлова, весьма прохладно относились к креатурам Тимошенко. Сталин же умело обложил Тимошенко со всех сторон, чтобы новый нарком не проявлял излишней самостоятельности. Первым заместителем Тимошенко в наркомате стал Буденный. Сталин очень быстро избавил Тимошенко от выбранного им самим начальника Генштаба К.А. Мерецкова, который еще в Гражданскую служил под началом Тимошенко в 4-й кавалерийской дивизии. Уже в январе 1941 года Meрецков был заменен Жуковым, причем это был всецело выбор Сталина. Если на прежних этапах карьеры Георгию Константиновичу крепко помогали те же Буденный и Тимошенко, то теперь его выбрал сам Сталин, на которого большое впечатление произвел успех Жукова на Халхин-1оле.

Но вернемся к Рокоссовскому. Даже если когда-то их с Жуковым и связывали дружеские отношения, то уже первые месяцы войны значительно убавили симпатий Константина Константиновича к Георгию Константиновичу. Осенью 1941-го под Москвой под натиском противника 16-я армия Рокоссовского отходила к Истринскому во дохранил ищу. Командарм решил отвести войска за эту водную преграду, чтобы выделить дополнительные силы для занятия оборонительных позиций у Солнечногорска. Однако Жуков отход запретил и послал Рокоссовскому грозную шифровку: „Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю, приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу не отступать“.

В беседе со слушателями Академии имени Фрунзе в 1962 году Рокоссовский нарисовал весьма колоритную картину: „Жуков был не прав (когда запретил 16-й армии отходить за Истринское водохранилище. — Б.С.). Допущенная им в этот день при разговоре по телефону ВЧ грубость переходила всякие границы. Я заявил, что если он не изменит тона, то прерву разговор“.

Рокоссовский полагал, что подобными приказами Жуков стремился „обеспечить себя от возможных неприятностей свыше. В случае чего обвинялись войска, не сумевшие якобы выполнить приказ, а „волевой“ документ оставался для оправдательной справки у начальника или его штаба. Сколько горя приносили войскам эти „волевые“ приказы, сколько неоправданных потерь было понесено!“

Не лучше обстояло дело и во время московского контрнаступления. Рокоссовский рассказал слушателям Академии имени Фрунзе: „20 декабря после освобождения Волоколамска стало ясно, что противник оправился, организовал оборону и что наличными силами продолжать наступление нельзя. Надо было серьезно готовиться к летней кампании. Но, к великому сожалению, Ставкой было приказано продолжать наступление и изматывать противника. Это была грубейшая ошибка. Мы изматывали себя. Неоднократные доклады о потерях Жуков не принимал во внимание. При наличных силах добиться решительных результатов было нельзя. Мы просто выталкивали противника. Не хватало орудий, танков, особенно боеприпасов. Пехота наступала по снегу под сильным огнем при слабой артиллерийской поддержке“.

Запомнилась Рокоссовскому и сцена в штабе Сталинградского фронта, когда, услышав, как командующий фронтом генерал В.Н. Гордое материт по телефону своих подчиненных, Жуков, заместитель Верховного Главнокомандующего, „не вытерпел и стал внушать Гордову, что „криком и бранью тут не поможешь; нужно умнее организовать бой, а не топтаться на месте“. Услышав его поучение, я не смог сдержать улыбки. Мне невольно вспомнились случаи из битвы под Москвой, когда тот же Жуков, будучи командующим Западным фронтом, распекал нас, командующих армиями, не мягче, чем Гордов.

Возвращаясь на КП, Жуков спросил меня, чему это я улыбался. Не воспоминаниям ли подмосковной битвы? Получив утвердительный ответ, заявил, что это ведь было под Москвой, а кроме того, он в то время являлся „всего-навсего“ командующим фронтом“. Поистине дьявольская разница, как говаривал Пушкин!