Знание-сила, 2006 № 07 (949)

Царствование Александра I в России —так до сих пор до конца и не понятое время. Я бы сказал, что это была первая серьезная и добросовестная попытка привести Россию в соответствие с теми идеями, которые здесь жили и развивались. А идеи были самые разнообразные, подчас несовместимые друг с другом. С одной стороны — крепостничество, рабство, жизнь человека ничего не стоила, его можно было забить до смерти, продать, подарить. А с другой — идеи европейского Просвещения, которые начал внедрять еще Петр, и ко времени Александра I можно было уверенно сказать, что идеи эти прижились, российская элита впитала их, живет ими, а ведь там во главу угла ставилась человеческая личность с ее неприкосновенностью и уникальностью.

Как совместить одно с другим? Разрыв между народом, массой крепостных и дворянской элитой был катастрофическим: они говорили на разных языках в буквальном смысле слова. Было два мира, два социума. И Александр сделал попытку привести в соответствие идеи Просвещения и реальную русскую жизнь. Потихоньку, но добросовестно, нащупывая какие- то ходы, не увлекаясь ни фразеологией, ни слишком смелыми действиями. Дня меня, как для историка, поиски нового очевидны, и, по-моему, они были совершенно искренни.

Сказать это очень важно, потому что об Александре I всегда будут спорить. Причем не так, как, скажем, о Николае I или об Александре II, тут ясно: государственные деятели, самодержцы. А в Александре много загадок.

Лагарп — его учитель, и я затрудняюсь привести другой пример, где учитель так повлиял бы на ученика. Где то, что говорилось, было воспринято не за страх, а за совесть.

Есть очень любопытные страницы мемуаров Чартерыйского, написанные через пятьдесят лет после описываемых событий. Лагарп был уже отправлен из России, Александр остался без него — это самый конец правления Екатерины. Надо сказать, что Чарторыйский — человек очень холодный, сдержанный, и то, что он рассказывает, ему совсем не свойственно. А пишет он о тайном свидании, которое у него было с Александром, где Александр, еще совсем юный, исповедовался ему. Ничего особенно умного Александр не сказал, но это было невероятно искренне. "Я люблю свободу, — говорил Александр, — я желаю дать нашей стране положительные законы, я хочу освободить Польщу, установить ее независимость. Я сделаю все, чтобы наши народы были счастливы. Ну, и добившись этого, я, конечно, удалюсь под сень струй, с любимой женой..." Все это так по-юношески, даже по- детски. Но меня в этих строках всегда поражало ощущение искренности, искреннее желание сделать то, что сказано.

К чему практически приходит Александр I со своими сотрудниками в 1800-х годах? Тут нужна небольшая предыстория.

Убийство Павла и восшествие на престол Александра было воспринято на ура теми, от кого очень много зависело — высшими сановниками и придворными, столичным дворянством. Именно потому, что была надежда на возвращение екатерининского продворянского царствования. Каждый по-своему понимал обещание Александра "все будет, как при бабушке". Они были уверены, и Александр поддерживал их надежды. Манифест составлял Трощинский, старый екатерининский служивец, и потому там была знаменитая фраза: "Управлять буду по заветам великой бабки моей Екатерины". Но Александр водном из частных писем пишет: "Со стариками я веду тонкую политику — пусть болтают, чего хотят, лишь бы только не мешали". Должности внешне важные, но декоративные — не более. Реально центр власти переходит к Негласному комитету. Его роль в это время (второй, третий год правления) трудно переоценить.

Чарторыйский потом писал: "Не все, о чем мы говорили, было проведено в жизнь, но все, что было проведено в жизнь, все это нами обговорено, подготовлено". Министерская реформа, попытки смягчить крепостное право и, по сути дела, начало системы народного просвещения. Народное просвещение — вот глубина этих реформ, правда, ее еще надо измерить. Жозеф де Местр, реакционер из реакционеров, пишет о поверхностности, например, идеи лицея. О том, что эти люди ничему не научатся, что России нужно глубокое просвещение с глубокими моральными устоями, а не просто воспитание блестящих вертопрахов. И это абсолютно справедливо. Но не надо воспринимать Александра как великого реформатора. Он им не был, но была добрая воля сделать то, что можно. И были результаты.