Знание-сила, 2006 № 10 (952)

Кабинет начальника показался островком человечности. И сам он, за столом. Сухонький такой мужичок, сутулый, с залысинами. Щеки обвислые, паутина морщин возле усталых глаз. Скучным голосом зачитал приказ о моем заключении, лишь однажды скользнул взглядом по мне. Для него — давно опостылевший, но неизбежный ритуал.

И все-таки это был настоящий человек! Может, последний, которого я видел.

Есть, конечно, сосед. Да только кто поручится, что он — не "кукушка"? Про "кукушек" мне Кис растолковал. Мой первый сокамерник. К нему меня подселили.

— Андроиды такие, — цедил он, с кошачьей усмешкой разглядывая меня, — Начальство подселяет иногда, чтобы разболтать нашего брата. Напрямую прослушивать им Конвенция запрещает. А через личный разговор с осведомителем — пожалуйста.

Он мне тогда много про этих "кукушек" наговорил. С ними надо держать ухо востро. Они так и ищут особые обстоятельства старых дел или материал для новых.

На самом Кисе висело пожизненное, и его опасения не шибко трогали. Вообще забавный был дядька. Все любил во время выхода на прогулку над "вертухами" поиздеваться. Их убогий процессор обычно не распознавал шуток, но иногда они понимали и отвечали коротким высоковольтным разрядом. Корчась на полу от боли, Кис блаженствовал. Он полагал, что так ему отвечают через терминал настоящие, человеческие охранники. Какое-никакое, а общение...

Сейчас мой сосед — Содом. Здоровый детина, еле на койке умещается. Когда знакомились, представился хакером. Но что-то сомневаюсь, что такие бицепсы можно накачать за клавиатурой.

Содом, как обычно, пялится на свою любимую заставку — городская улица.

Еще можно посмотреть полянку в хвойном лесу, пляж с пальмами, заснеженные горные склоны, каньоны Марса, лунный пейзаж и прочее — всего 24 заставки, вроде немало, но быстро приедается. Как и любая ложь. А вот на звезды я смотрю уже третий год. И не устаю. Потому что они — настоящие.

А Содома цепляет улица. По ней, мол, баба какая-то проходит, похожая на его невесту.

— Щас пойдет! — сообщает он мне, возбужденно потирая ладони.

Я не поворачиваюсь. И так уже насмотрелся, в голове свербит эта картинка, — сначала промчит паренек на старинном велосипеде. Потом выйдет старуха в желтом плаще. А потом...

— Во! Вот она! Зырь, Локи!

Как же он меня задолбал! Невольно приподнимаюсь и гляжу в сотый раз, как длинноногая блондинка, мотая задницей, пересекает экран-иллюминатор. Содом блаженствует — глаза блестят, улыбка идиота. И так еще час, пока все не повторится.

Андроид хренов!

Из всех моих сокамерников он — самый подходящий. То молчит полдня, то вдруг с разговорами лезет. Движения ломаные. Смех ненатуральный. Зверский храп по ночам. Да еще заставка эта. Какая-то пародия на человека!

Темнота. Огбой. Содом храпит. Вновь задумчивые белые россыпи на иесиня-черной пустоте. Наконец-то выключилась эта лживая городская химера! Ненавижу! Все настоящие дни, утра и вечера остались в прошлой жизни. Теперь под покровом вечной ночи мы бесконечно падаем в звездную бездну. И — все.

Тяжело, когда поговорить не с кем.

Память — незаживающая рана. Неотвязная и мучительная, как зубная боль — все саднит и ноет, и точит, как червь, доводя до исступления.

Сегодня Содома отселили. Мы повздорили из-за проклятой заставки. Сжал он кулаки, на меня бросился, да так и растянулся на полу — с парализующей стрелой в шее. Программа- смотритель свое дело знает.

Когда стальные санитары выносили размякшего здоровяка, с тоской подумалось, что, наверное, Содом все-таки был настоящим. Ладно. Может, со следующим повезет больше.

Я лежу и слушаю тишину. Снова звезды за окном. Но уже ясно: тайна и сегодня ускользнет от меня.

Следующий, как зашел, сразу с порога:

— Григорий. Осужден за тройное убийство.

Во как! Сразу на откровенность вызывает? Присматриваюсь. Высокий, стройный, молодой. Выправка будто военная. Черты лица правильные до жути. Глаза синие, волосы светлые. Ни дать ни взять — манекен!

Бросив узелок на койку, первым делом оторвал он пуговицу и ну давай скрести по стене. А ему — тут же разрядом по руке. С грохотом валится на пол. Ага, а ты думал, почему здесь других надписей нет? Но нет, гляди- ка, подымается и снова к стене, доводит вертикальную полосу. И снова молния с низкого потолка, и снова летит он на пол. Лоб сверкает от пота, лицо перекошено. С хрипом поднимается и опять к стене. Вот упрямец! Успевает чиркнуть горизонтальную черточку, прежде чем третий разряд отшвыривает его вновь.

Глядит на меня снизу. Тяжело дышит. Улыбается. Теперь у него над койкой маленький крестик.

— Эй, ты что... верующий?

Он улыбается шире и рывком садится.

За обедом, хлебая безвкусное месиво, спрашиваю:

— Что ж ты, коли такой верующий, троих замочил?

— Раньше был, как все. Слава Богу, что посадили, — только здесь я с Ним встретился.

Ясно. Кис злил "вертухов", чтоб добиться реакции операторов. Содом пялился в заставку, воображая свою подругу Гришка вот думает, что с Богом общается. Тоска по настоящему. Каждый справляется с ней, как умеет.