Знание-сила, 2006 № 11 (953)

Для тех, кто с этим умным словом знаком лишь шапочно, могу предложить простое толкование: это когда "все бывает" и "все относительно". И, тем самым, выдаю себя с головой, во-первых, предубежден, во-вторых, не считаю себя постмодернистом. Выдам себя до конца — автор книги Alexei В. Kojevnikov мне хорошо знаком и многие его статьи российского периода мне нравятся. В сталинское время считаюсь, что жизнь на чужбине в лучшем случае ведет к алкоголизму... Прожив на чужбине большую часть последних 13 лет, я так думать не могу. Но, может быть, в лучшем случае — ведет к постмодернизму?

Вместо того чтобы отвечать на этот трудный вопрос, сразу же признаю, что помимо общего утверждения, вынесенного в заголовок книги, в ней много рассказано о "приключениях советских физиков", вынесенных в подзаголовок и делаюших книгу совсем не скучной. В этом, уж точно, автору помог т. Сталин, отвечавший за страну и за происходившие в ней приключения. Для немалого числа советских физиков эти приключения, правда, закончились летально. Но зато, когда стечение невероятных обстоятельств сохраняет жизнь физика, а то и награждает его Сталинской премией, радость читателю обеспечена.

Двадцатым годам книга уделяет немного внимания. Вероятно, потому, что Сталин тогда еще не стал настоящим Сталиным. Только в конце 1929 года он скажет о "Великом переломе", и как сказал, так и сделал. Поэтому о контактах советских физиков с западной наукой, в исследование которых сам Кожевников внес большой вклад, в книге сказано скороговоркой. А эти контакты сыграли очень важную — стартовую — роль в быстром расцвете советской физики. Тогда молодые, а в будущем лидеры советской физики, — П. Капица, И. Тамм, Л. Шубников, Ю. Харитон, В. Фок, Я. Френкель, Г. Гамов, Л. Ландау — многие месяцы провели в лучших физических домах Запада, при том в самый разгар квантовой революции. Они многому научились, на ходу — делом — включаясь в мировое научное сообщество. А, вернувшись домой, продолжали двигать мировую науку, одновременно передавая знания и чувство мировой науки новым поколениям советских физиков. Стажировка советских физиков на Западе оплачивалась в основном западными деньгами, и больше всего американским благотворительным Фондом Рокфеллера. Этот вклад капитализма в создание социалистической физики, несомненно, заслуживает внимания, но роль Сталина в этом, увы, великой не назовешь.

Для рассмотрения главной для книги — сталинской — эры автор считает самой подходящей призму, грани которой называются "ЗНАНИЕ" и "ВЛАСТЬ".

В. Комар, А. Меламид. "Истоки социалистического реализма"

По-английски эта призма напрашивается в родню к журналу "Знание - сила", и тут ничего не поделаешь, английское слово "POWER" имеет оба значения. Русское слово "власть" тоже может пониматься по разному: власть над умами, над силами природы. Однако автору эти возвышенные значения не нужны. Власть — это, прежде всего власть политическая, власть над материальными и людскими ресурсами.

Увиденные через эту призму в безжалостных постмодерновых лучах, директор института П. Капица и президент Академии С. Вавилов так же борются за власть, как партаппаратчики Маленков и Жданов, и с высоты историка-постмодерн иста еще не известно, за кого следует болеть. Как бы ни противилась душа наукопоклонника, такой антропологический, если не энтомологический, подход стимулирует постановку острых вопросов, которые полезны, даже если ответ на них отрицателен.

Однако за пределами взаимодействия научных администраторов с администраторами государственными в книге "борьба за власть" подминает под себя "борьбу за знание". Например, когда молодой Ландау изображается скорее профессиональным революционером, чем физиком, — как будто они с Бором выбрали проблему квантово-релятивистской измеримости (о которой см. "3-С" № 11/2005) только для того, чтобы показать, кто из них главнее. Или когда превращение Сахарова в общественную фигуру диктуется его жаждой перераспределения власти, а не его профессиональными знаниями в области стратегического оружия и проблемы противоракетной обороны в особенности.

Однако гвоздь книги — это, конечно, отрицание "одного из главных постулатов послевоенного либерализма", согласно которому "наука для своего нормального функционирования требует политической демократии". Автор не только представляет советскую физику как убедительный контрпример этому постулату, но и пытается доказать, что некоторые новаторские физические идеи появились под влиянием советской идеологии.