Знание-сила, 2007 № 04 (958)

В физику вслед за спектроскопистами пришли очень сильные теоретики: Планк и Бор. В генетику тоже пришли титаны — хотя Томас Морган более похож на властного Резерфорда, чем на деликатного Нильса Бора. Эту черту характера унаследовали сильнейшие россияне: Петр Капица — от Резерфорда, Николай Вавилов — от Моргана. Но физик Капица уцелеет в сталинском терроре, потому что Сталин ждет от него военно-технических чудес. От Вавилова Сталин ничего особенного не ждет: ему милее будет полуобразованный, но хитрый биолог-фантаст Трофим Лысенко. Спор между Лысенко и Вавиловым завершится гибелью Вавилова, по воле Сталина; теоретическая биология в СССР будет обезглавлена наряду с теоретической историей.

Любопытно, что теоретическая история и на Западе играет роль падчерицы — Золушки. Политики не могут простить историкам, что те не предупредили их о Первой мировой войне! Дураки винят в своих бедах кого угодно — только не себя... Но в каких условиях приход дураков или безумцев к высшей власти становится неизбежным? Об этом задумался в Англии молодой сотрудник Форин Оффиса — Арнольд Тойнби, нечаянный ровесник Адольфа Гитлера. Половина его друзей не вернулись с фронта. Сам Тойнби уцелел случайно — и теперь пытается понять закономерности массовых безумий в человеческой Истории.

Понимание существа дела наступает только в масштабе веков. Периодическая смена цивилизаций в рамках одной Ойкумены неизбежно вызывала к жизни буйных и удачливых пророков: Мухаммеда — в VII веке, Петра Пустынника — в XI веке, Мартина Лютера — в начале XVI века, Владимира Ульянова — еще через 400 лет. Каждый из них начинал религиозную войну, которая быстро охватывала Европу и Средиземноморье. Можно ли оборвать эту вековую традицию: не допустить Второй мировой войны? В какой мере глухи к доводам разума новые тираны, вызванные из небытия Первой мировой войной?

Через 7 лет Тойнби прославится на всю Европу своим обзором «Постижение Истории» — и привлечет внимание Гитлера, легально захватившего власть над Германией. Диктатор-нацист по своей воле даст подробное и лживое интервью британскому историку-глобалисту. Ни один из собеседников не пожалеет об этой встрече — хотя она никого не введет в заблуждение. Если бы Тойнби удалось в ту же пору взять интервью у Сталина — это мало что добавило бы к его пониманию кризиса обеих христианских цивилизаций матушки-Европы.

Тойнби угадал верно: Вторая мировая война так же неизбежна после Первой войны, как Вторая Пуническая война неизбежно последовала за Первой! Гитлер и Сталин мало похожи на Ганнибала. Но механика исторического процесса заставит этих актеров сыграть похожие роли в очередной пьесе Театра Всемирной Истории. На старости лет Тойнби возблагодарит Судьбу, подарившую ему шанс наблюдать свой социум в такие же роковые минуты, какие прежде вдохновляли Геродота и Полибия. В ХХ веке у этих мудрецов найдется много достойных наследников: не меньше, чем у Пифагора и Платона, Демокрита и Евклида!

ЛЮДИ НАУКИ

Борис Дубин

Лоцман Памяти Юрия Левады

Levada (исп.) — мор. Выход корабля из гавани.

Факт его смерти не отменим, содержание его жизни — вот что предстоит, когда боль хоть немного притупится, додумать, осознать и, сколько хватит сил, развернуть и продолжить...

У каждого, кто даже недолго виделся с Юрием Левадой, оставалось ощущение недюжинности. Впечатлял уже рост, крупность, массивность. Конечно, он был прежде всего человек дела, неизменно делаемого с жаром, работник, увлеченный до страсти. Бесспорно, его авторитет специалиста был непогрешим: скорее всего, первой ассоциацией на слово «социолог» в сегодняшней России было бы имя Левады. Он терпеть не мог «мелькать на публике», хотя — именно как исследователь — был человек публичный и считал эту часть своей работы очень важной. Но во всем, что Юрий Александрович делал и говорил, всегда угадывалось или слышалось еще что- то, не сводившееся просто к результатам опросов населения, а может быть, и к социологии в целом.

У авторитета Левады две стороны. Одна имеет лишь косвенное к нему отношение. Российский социум, да и образованное сословие россиян — в массе, вместе со всем сообществом, дезориентированное, — испытывает жесточайший дефицит осмысленности существования, тоску по моральному достоинству и образцу, тягу к самостоятельным умам, крупным, независимым людям. Другая сторона — особенность человеческого склада самого Юрия Левады. Он как бы соединил в себе все, чего так не хватало «советскому человеку» и чего не удалось добиться от «человеческого материала» в России ни тоталитарными репрессиями, ни пропагандистскими потугами, ни грубой покупкой.