Знание-сила, 2007 № 05 (959)

В разгоравшуюся распрю немалый вклад внесли греки. Возвращение им звания учителей открывало перспективу реванша. Реванш же сулил немалые выгоды — материальные блага и восстановленную репутацию. Ко всему прочему спор возводил их в ранг верховных судий. В итоге в греках стали нуждаться, а нуждаясь, ухаживать.

Первым принялся ухаживать за греками Никон. Начав с самочинного реформирования, он очень скоро принужден был признать, что одного его авторитета недостаточно. Необходимо было одобрение иерархов. Попытка опереться на собственный епископат породила сложности. Многие главы епархий противились нововведениям. В этих условиях греки становились естественными союзниками.

Здесь надо иметь в виду, что для Никона с занятием патриаршего престола произошла смена приоритетов. Реформа из цели превратилась в средство, с помощью которого он собирался упрочить власть патриарха и священства. Причем не только в государстве, но и в самой церкви. Потому любое сопротивление церковным новшествам им воспринималось болезненно — ведь это было неповиновение ему и его власти, а с этим Никон примириться не мог. Его страстная натура воспламенилась, и горе было всем тем, кто осмеливался противиться воли патриарха.

Все изменилось, едва патриарх рассорился с государем. Греки первыми дружно отступились от него и принялись травить недавнего благодетеля. Кому из них вообще можно верить, если они по нескольку раз отступали от православия? К разыгравшейся драме добавились трагические сюжеты измены и черной неблагодарности своих. Аввакум и Неронов сокрушались, как они в преступной простоте просили царя о постановлении Никона патриархом: а он, «яко лис», всех обманул, на них «восстал» и порушил святую церковь.

Однако едва дело коснулось охранения учительского статуса, как греки выказывали готовность стоять едино. Это подтвердил собор 1666—1667 годов, на который греки прибыли осудить Никона. Никон был осужден. И хотя греки и русские руководствовались разными мотивами, в конечном счете они сошлись и низложили опального владыку.

Последствия оказались печальными. В продолжение десяти с лишним лет никониане и их противники отчаянно ругались, но сохраняли надежду на компромисс. Соборное проклятие на старорусский устав и двуперстие, провозглашенное в мае 1667 года при самом активном давлении заезжих учителей, эту возможность окончательно источило. Раскол стал реальностью.

Тайное, которое не спешило стать явным

Еще историки конца XIX века отметили, что различия в обрядах и текстах церковных служб между московской и греческой церквями были связаны с тем, что на Руси не успел утвердиться Иерусалимский устав, сменявший прежний, Константинопольский, или Студийский, с каким греки явились в Киев во времена крещения. Замена происходила в годы, когда боровшаяся за существование Византия готова была пойти на унию с католической церковью. Потому на Руси все перемены воспринимали как бесспорные свидетельства «шатания» греков. В итоге в русских землях Константинопольский устав не получил широкого распространения. Лишь позднее, при киевском митрополите Петре Могиле, он был принят в православных землях Речи Посполитой. После этого в Москве и на западнорусскую церковь стали смотреть с подозрением.

К моменту реформы Никона вся эта история с уставами была забыта. Во всяком случае, в споре, чей обряд древнее и истиннее, об этом не вспоминали. Да и трудно было ожидать другого при утвердившемся типе религиозности. И все же нельзя объяснить необыкновенное упорство сторон одним только обрядоверием.

Пьеса хоть и называлась «Великий раскол», но на деле она была шире церковных споров. Оказавшись на поверхности жизни, она поневоле вобрала в себя множество проблем, актуальных для своего времени. Чем масштабнее становились события раскола, тем теснее они увязывались с другими процессами. И это было куда важнее, нежели просто церковные разногласия.

По сути, решался вопрос о направлениях социокультурного развития. Сторонники старого обряда отгораживали Москву от остального мира. Поставив печать несовершенства на греческую церковь, они невольно ограничивали общение даже с единоверцами. Модель получалась замкнутой, и самое плохое — она закрепляла прежнюю, отождествляя культуру и веру.

Церковная реформа, напротив, предоставляла огромные возможности для культурного и политического диалога с окружающим миром. Романовым открывался путь к реализации мечты, успевшей уже захватить новую династию, — создание вселенского православного царства. При этом царство, конечно же, мыслилось единым в обрядовом и литургическом отношении. Не стоит забывать, что раскол совпал с периодом борьбы с Речью Посполитой за Украину. Романовы, считая себя законными преемниками прежней династии, реализовывали задачу, оказавшуюся не под силу Рюриковичам, — они собирали «расточенное» наследие православных киевских и владимирских князей.