Знание-сила, 2007 № 05 (959)

Естественно, что с таким восприятием всякие новшества изначально вызывали настороженность, склонность умереть за каждый «аз». В этом проявлялась еще одна черта русской религиозности, получившая у историков термин обрядоверие. В упрощенной форме это означает, что в представлении «простецов» обряд, собственно, и есть вера. Строго говоря, для неискушенных в богословии низов во всех мировых религиях свойственно в той или иной мере обрядоверие. Но тут важно — в какой мере. Эта мера могла оставить человека нейтральным, могла, по принципу равенства угла падения углу отражения, затронуть базисные ценности и побудить к активному протесту-действию. Для Московской Руси характерной была именно последняя модель поведения. Болезненная и бурная.

Еще одна пьеса — пьеса Смуты — усилила напряженность внутри общества. Осмысленная как наказание за «шатания» Смута заставила задуматься об ответственности за судьбу христианства. Терпение Господа не безгранично. Рухнет в прегрешениях и в безверии не одумывавшаяся Москва, и тогда уже не быть Риму Четвертому, а быть царству Антихриста. Крайняя эсхатология требовала немедленных действий. Спасение здесь и сейчас по образцам, скроенным истинным ревнителем, которому одному ведом рецепт спасения. В этом смысле раскол — плата за мессианство. Ведь подобная идеология периодически порождает воинствующий вирус нетерпимости и неприятия всякой инакости. Компромиссов нет. Соглашение — отступничество, шаг от спасения. И ладно бы сам человек оказывался губителем бессмертной души своей — страшно, что «шатание» близит торжество Антихриста.

Такое «ружье» действительно должно было рано или поздно выстрелить.

Царь Федор Алексеевич, царица и придворные оплакивают царя Алексея Михайловича

Действующие лица

Раскол изначально многолюден. Тематика, породившая его — книжная справа (исправление текстов) и обрядовая реформа, — вызывала разногласие. Эта ситуация — зеркальное отражение реакции на споры иосифлян с нестяжателями полуторавековой давности. «С того времени, как солнце православия воссияло в земле нашей, у нас никогда не бывало такой ереси, — сетовал в свое время Иосиф Волоцкий. — В домах, на дорогах, на рынках все — иноки и миряне — с сомнением рассуждают о вере». Рефлексия знаменитого инока дословно могла быть повторена в 40-е—50-е годы XVII столетия, только к инокам тогда надо бы прибавить еще попов и протопопов, составивших ядро ревнителей.

Резонирующее на эсхатологию общество изначально не было равнодушно к происходящему. У нас есть свидетельства о глубоком интересе общества к религиозным проблемам. Вышедшая в 1648 году «Книга о вере» с рассуждениями о конце света и с опровержением католиков и протестантов разошлась с небывалой быстротой — только в первый день продано было 118 экземпляров. «Массовка» была готова к соучастию в действии, которое еще не было написано.

Писали его ревнители.

Ревнители, боголюбцы — названия достаточно условные. Под ними понимаются духовные и светские лица, выступавшие за исправление общества и церкви на основе строгого соблюдения Святого Писания и канонов.

Никоновская Кормчая. Печатный двор, 1653

Мир, согласие, неукоснительное исполнение заповедей, милосердие, нищелюбие, послушание — исповедуемые ими добродетели — позволяют причислить их к идеалистам. Но если вспомнить, что половина ревнителей — люди типа Неронова, Аввакума или Никона, то об идеализме придется забыть. К идеалистам их трудно отнести. Ревнители — тип личности воинствующий, даже фанатичный. «Профессионально» занявшись спасением, они стали спасать с тем рвением и неистовостью, которые нередко приводили к обратным результатам. И все потому, что часть из них готова была спасать насильно.

Мы рассуждали о возможных поворотах в пьесе «Великий раскол». Вероятно, окажись среди ее авторов и главных действующих лиц люди «помягче», способные прислушиваться к противной стороне, ход событий не сложился бы в столь острый сюжет. Но вот вопрос: а могли ли в этой атмосфере выдвинуться на главные роли иные фигуры? Здесь был спрос на людей харизматического толка, воспринимавших себя мессиями. Характер противостояния был таков, что верх брали не аргументы, а темперамент и внутренняя убежденность, из тех, что сродни жестокости.

Накопившиеся «неустройства» в церкви — расхождение в обрядах, текстах, невежество, леность и низкий моральный уровень духовенства — были осознаны ревнителями не просто как упущение, а как величайший грех и погибель православного царства. Уже в первые послесмутные десятилетия они наметили меры, которые должны были вернуть заблудшую паству и их нерадивых пастырей на путь праведный. Вектор перемен можно выразить примерно так: с наведением порядка в церкви — к оцерковлению самой жизни.