Знание-сила, 2007 № 05 (959)

Люди одухотворенные, ревнители своей неистовой проповедью и бескорыстным служением, выгодно выделялись среди духовенства. Но их было немного, и, несмотря на всю их энергию, сфера влияния была очень ограничена. Обстоятельства грозили похоронить их высокие планы. Отчасти помог случай. Благовещенский протопоп Стефан Вонифатьевич принадлежал к их кругу, а был он ни много ни мало духовником самого Алексея Михайловича. Заручившись царским сочувствием, протопоп стал собирать вокруг себя ревнителей. Со временем количество перешло в качество: сошедши вместе, единомышленники наконец-то получили возможность обсуждать; обсуждая, выработать программу действий; начиная действовать, ставить вопрос о подходящих людях.

Здесь, однако, выявилась обычная для всяких русских начинаний беда — острая нехватка этих самых подходящих людей. Причем не столько умевших говорить — их хватало, — сколько делать. И даже не просто делателей, умелых исполнителей, а исполнителей на своих местах. Ведь весь прошлый опыт свидетельствовал, что важные изменения в церкви обыкновенно были успешны при выполнении двух условий: поддержке светской власти и соучастии иерархов в преобразованиях. Поддержка была. Сам Алексей Михайлович благоволил ревнителям. А вот с князьями церкви дело шло из рук вон плохо.

Подавляющее большинство ревнителей относились к белому духовенству. Поэтому их критика церковных непорядков воспринималась как своеобразный бунт против высшего духовенства. Найти союзников в этой ситуации среди архиереев даже при царском покровительстве было непросто. В 1649 году на церковном соборе дело дошло до взаимной брани и угроз с челобитьем патриарха Иосифа «опробывать» на зарвавшихся боголюбцах карательные статьи только что принятого Соборного Уложения.

Впрочем, все же одного человека ревнители в церковную иерархию продвинули. То был Никон, сделавший при поддержке царя головокружительную карьеру. За шесть лет он прошел путь от игумена скромной заполярной обители до патриарха.

Казалось, таким образом им удалось выполнить второе условие — поставить во главу дела своего человека. Но, получив главную роль, Никон очень скоро разошелся со своими сотоварищами. И суть не только в его властном характере...

Никон не стал долго искать и расставлять на ключевые посты своих людей. Он сразу взялся за реформы. Нетерпение не позволяло мешкать: ведь спасать следовало тотчас же.

Вот тут-то с ними и произошла метаморфоза, превратившая друзей в смертельных врагов. Единомышленники разошлись. Причем так, как могут расходиться только единомышленники, — с проклятиями, взаимными обвинениями и постыдными разоблачениями. Никон ни с кем не был столь суров, как со своими бывшими «товарищами по партии»: став патриархом, он не допускал их к себе, не говоря уже о последующих деяниях с накладыванием «железа» и отправками в монастырские узилища.

Субъективно для участников церковной распри их споры носили принципиальный характер: спорили даже не о путях спасения — выбирали между вечным спасением и гибелью. Словом, ничего личного. Но на самом деле личного было через край. То была одна из немногих пьес нашей истории, в которой страсти и страстности хватило бы на несколько постановок. Ведь каким должен был быть накал противостояния, если для десятков людей «огненное крещение» было предпочтительнее благословления никонианского попа!

Смертельные враги — заклятые друзья

Один из вечных сюжетов истории — превращение друзей и единомышленников в смертельных врагов. Часто это случается после того, как, признав общность целей, единомышленники решительно расходятся в путях их достижения. И всегда к драме идей примешивается драма характеров. Ревнители разошлись в вопросе, как, каким путем и, главное, на какой основе проводить церковную реформу. Будущие старообрядцы ратовали за возвращение к святорусской старине, самодостаточной для наведения порядка в церковной и мирской жизни. Греческие новые книги и обряды при этом отвергались: может быть, когда-то греки и были учителями, но ныне, по убеждению боголюбцев, у них перенимать нечего — у самих все есть.

Никон же наказал своим во всем следовать и подражать именно восточной церкви и повел дело искоренения церковного «неустройства» по греческому образцу. Причем самочинно, круто и решительно. Начал с того, что за неделю до Великого поста, в феврале 1653 года, разослал по приходам «память», изменив обряд и утвердив новое перстосложение.

Естественно, оскорбленные поборники святорусской церковной старины (с ними даже не посоветовались) возвысили голос в защиту милой их сердцу традиции. Споры начались вокруг обряда, перстосложения, а позднее и текстов. Это привело к смятению великому, в основном — из-за смутившей всех новизны. В запале сторонники реформ вскоре и отцов Стоглава, защитников двуперстия, причислили к «невеждам», что поставило под вопрос все прежнее благочестие. Ведь если обряд неправилен, то и вера «испокажена». В прах рассыпалось все, что прежде было предметом гордости.

Реванш