Знание-сила, 2008 № 04 (970)

Для христианства же ислам был вызовом. Вызовом, который нарушал сложившееся к VII веку в христианстве и ставшее традиционным представление о смысле метаистории, о смысле метаисторического процесса: Бог дал людям христианство для того, чтобы научить их истине, христианство будет развиваться и как только займет всю ойкумену, тогда и настанет последний час, последний момент.

И вдруг появляется ислам. Это было вызовом традиционной христианской интерпретации истории и метаистории. Ислам поначалу восприняли как вызов власти римских (византийских) императоров и их подданных. Время византийского императора Ираклия - как раз в его правление происходили мусульманские завоевания - рассматривали как наказание за грехи Римской империи. Но когда ислам распространился и оказалось, что это не просто временный захват византийских территорий, когда ислам превратился в мощное государство, вот тогда поняли, что это вызов всему христианству и христианской историософской концепции. Формулирует это понимание Иоанн Дамаскин (первая половина VIII века). Человек, живший в Дамаске, в сердце мусульманской державы, служивший халифу, как и его отец, ставит перед собой цель осмысления феномена ислама в контексте христианской историософской схемы. Дамаскин описал ислам как одну из христианских ересей, порожденную беседами пророка Мухаммеда с арианским священником. Однако позже в христианской полемистике (как византийской, так и западноевропейской) возобладала квалификация ислама как языческой религии.

Монотеизм и империя

Очень часто Карла Маркса обвиняют в том, что именно его теории привели к политической и культурной катастрофе в России в 1917 году. Но интеллектуалы, как правило, не виноваты в пролитой крови. Они пишут свои книги и не могут отвечать за то, как их интерпретируют другие и как преломляются их идеи в тех или иных политических, культурных, географических пространствах. В преступлениях виновны, как правило, интерпретаторы идеи, а не ее создатели.

То же самое можно сказать и о религии. С одной стороны, существует догматическая религия, с другой - ее преломление в социальном и политическом мире. Сложилось так, что почти с самого появления ислама было создано мусульманское государство - возникла социальная, политическая, экономическая интерпретации ислама. Иначе ислам не выжил бы. Когда Мухаммед был изгнан из Мекки и поселился в Медине (622 год), язычники, его бывшие соплеменники, не оставляли надежд искоренить новое, на их взгляд, достаточно вредное учение, и Мухаммед был вынужден защищаться. В результате и возникло первое исламское государство в Медине. Это государство входит в военное противостояние с Меккой и с аравийскими племенами. Государственное строительство в мусульманской общине не нужно смешивать с догматическими положениями религии. Географическое расширение ислама - это аспект политический, но ни в коем случае не догматический. Так совпало - возникновение религии с ее превращением в государственную идеологию.

Часто задают вопрос: насколько ислам помогал как учение, как мобилизующая этика, упорядочивающая существование, помогал выживать на огромных пространствах, завоевывать новые территории, придавал ли он дух и смысл тому, что делали?

Думаю, что любая из монотеистических религий обладает мощнейшим завоевательным зарядом. И если мы посмотрим, предположим, на историю христианства, то увидим, что и христианство «пришло во власть» как религия войны - «сим победиши» узрел Константин в знамении, сулившем ему победу в том случае, если он будет благосклонен к христианству. И этот девиз - «сим победиши» - возникал и возникает к месту и не к месту на всем протяжении истории христианской цивилизации, когда речь заходит о войне с врагом - наступательной или оборонительной. Когда христианство начинает превращаться в государственную идеологию и начинает распространяться как государственная идеология, оно уже ничего общего не имеет с «религией рабов», религией угнетенных. Оно превращается в имперскую религию.

И как раз тут мы выходим на проблему возникновения самой идеи «священной войны». Ведь концепция священной войны зародилась в христианстве и окончательно сформулировалась уже в начале VII века, во время византийско-иранской войны времен императоров Фоки и Ираклия. В начале VII века иранцы завоевали весь Ближний Восток, совершали рейды через всю Малую Азию, захватили Египет и вообще подумывали о том, чтобы осадить Константинополь. Но они совершили большую ошибку - вывезли из Иерусалима Святой Крест. Император Ираклий, который организовал контрудар, призывал своих солдат воевать за Крест, за христианство, а не за имперскую идею, хотя имперская идея почти совпадала тогда с идеей христианской.

В имперском, завоевательном аспекте иудаизма, христианства и ислама нет ничего зазорного. Так устроен мир. Надо помнить, что политическая организация, государство и все, сопутствующее ему - это то тело, которое религиозная истина обретает в этом мире.