Знание-сила, 2008 № 04 (970)

Графики, построенные на сравнении объема черепов древних гоминидов, показали, что по размерам мозга уже Гомо эректус, живший 2 миллиона лет назад, мог быть способен на интенционализм третьего порядка. Тех размеров, которые позволяли в принципе строить умственные цепочки четвертого уровня, человеческий мозг достиг примерно 500 тысяч лет назад. Пятый же уровень, судя по этим данным, мог появиться не ранее чем 200 - 150 тысяч лет назад, что любопытным образом совпадает со временем появления «человека современного», или Гомо сапиенс сапиенс. И что еще более любопытно - выяснилось, что данные о размерах неокортекса (части коры головного мозга, отвечающей за высшие нервные функции) кореллируют с оценками размеров социальной группы в том же периоде эволюции. Примерно в то время, когда мозг наших предков достиг объема, соответствующего интенционализму пятого порядка, размер их групп, по оценкам палеоантропологов, достиг 120 индивидуумов, то есть такого числа, которое уже требовало какого-то нового, достаточно сильного «социального клея».

Этим клеем как раз и могла быть религия, психофизические («умственные») предпосылки для возникновения которой к тому времени, как видим, были уже налицо.

ДЕНЬ ЗА ДНЕМ: АНТРОПОЛОГИЯ ПОВСЕДНЕВНОСТИ

Ирина Прусс

Любите ли вы Брамса?

Такой вопрос - заголовок нашумевшего в свое время романа - совершенно бессмысленно задавать современным молодым людям. Заведомо известно, что они любят совсем другую музыку, прежде безмерно раздражавшую взрослых. Она по-прежнему их раздражает, только они из взрослых успели превратиться в старых, а взрослыми стали те, кто когда-то их раздражал битлами, роллингами и особенно - рок-оперой «Иисус Христос суперзвезда».

Впрочем, это то, что запомнилось мне; звучало и другое. Тоже раздражавшее. Тоже новое. Все вместе казалось посторонним одинаково бессмысленным, непозволительно шумным и вообще просто какой-то какофонией. Любить надо было Брамса. Можно Моцарта или Баха. Можно Эдиту Пьеху и Эдуарда Хиля. Все остальное - и не музыка вовсе.

Зато молодые «своих» уже тогда мгновенно отличали от посторонних привязанностью к новой музыке. «Человек то, что он читает», «скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты» - все это стало неважным рядом с коренным мировоззренческим вопросом «Что ты слушаешь» (точнее, для посвященных - «Какую группу предпочитаешь»; особо ценилась способность назвать много групп и выделить среди них «самую-самую»). Быть «своим» требовало немалого мужества в обстановке, когда нынешние старые были еще взрослыми, задавали тон и все определяли, а ты сознательно шел им наперекор.

Теперь такое мужество не требуется: во-первых, взрослые перестали так тотально навязывать свои вкусы всем окружающим, от детей и внуков до руководства радио- и телеканалов, - помнят все-таки собственный горький опыт. Во-вторых, кажется, исчезла пропасть между музыкальными вкусами поколений, поскольку современные хиты некоторым образом из тех же битлов (или из той же почвы, что и они) выросли. На таком раздолье музыка еще определенней стала знаком принадлежности к одной из многих масонских лож, она осталась - или в еще большей степени стала - главным мировоззренческим принципом и стержнем, организующим образ жизни.

Когда-то я беседовала об этом с психологом Маргаритой Жамкочьян. Тогда новые меломаны разносили стадионы на концертах своих кумиров во Франции, в Америке, но не у нас, нравы тогда еще были строгие, и стадионов молодежным кумирам не давали. Маргарита Жамкочьян, прекрасный психолог и в некотором смысле культуролог, возвестила мировой культурный сдвиг, который ярче всего проявляется в музыкальных пристрастиях, но несомненный отпечаток которого виден во всем и на всем: литературе, кино, отношениях между людьми и т.д.

Суть сдвига, по Жамкочьян, состоит в раскрепощении эмоций, которые прежде прятались, «давились», которым дозволено было проявляться только в строго нормированной, общепринятой форме. Многим это не дозволялось вовсе, и хорошие мальчики и девочки старательно загоняли их в сферу бессознательного или подсознания, а потом ходили лечиться к Фрейду и его ученикам и последователям. Грубо говоря, в прежней культуре себя всячески зажимали и время от времени порабощенные эмоции прорывались истериками. В новой истерики исчезли совершенно, это психиатрический факт, но некоторые радикалы от эмоционального освобождения начали громить стадионы. Поскольку радикалы были всегда, и всегда чего-нибудь громили (лучше стадионы, чем живых людей), по ним выносить оценки переменам бессмысленно. И вообще перемены лучше бы попробовать понять, чем выносить приговоры.

Или хотя бы попробовать их описать подчеркнуто бесстрастно, но внимательно к малейшим деталям, как это принято у этнографов, а выражаясь современно - у культурных антропологов.