Знание-сила, 2009 № 09 (987)

В Доме композитора я смотрел выставку его живописи. О музыке.

О чем же еще? «Из наслаждений жизни одной любви музЫка уступает; но и любовь — мелодия». В этом вопросе с Пушкиным не поспоришь. Да, честно говоря, и не хочется.

…Кружатся по фойе своего дома творцы и исполнители мелодий, в их репликах и оценках — все краски радуги, от увлажнившихся глаз красного до высокомерного безразличия фиолетового. Но музыку, которой наполнены развешанные по стенам картины, услышал бы даже оглохший Бетховен.

Вот выхваченные из мрака замерзающей комнаты — отец со скрипкой в руках и мать за роялем. Трагическая нота блокадного Ленинграда звучит так явственно, будто картинная рама обладает свойствами мощного динамика. Рядом — музыкальная пауза в три такта: трое застывших в молчании солдат в походном обмундировании, справа — родной брат, слева — двоюродный, оба погибли под Ленинградом. На той же стене, чуть выше — предок рода Фридов. Он, как и положено вымышленному собирательному образу, почти неслышен, хотя тоже написан так, что сами собой приходят на память слова Оскара Уайльда: «Любой портрет, в который вложено истинное чувство, изображает не натуру, а самого художника». И только здесь, в углу, эмоции намеренно приглушены, словно взята педаль модератора.

Г. Фрид. Братья

В удивлении — отчего вдруг в партитуре выставки в одном-единственном месте проставлена тональность холодного беспристрастного анализа? — подхожу поближе. Так вот в чем дело… Подпись: «Автопортрет».

А вокруг — и в мажоре, и в миноре полузабытые аккорды старых московских двориков. Но это уже не любовь — это страсть. Мендельсон, Якоб Людвиг Феликс, «Песни без слов».

…«Дорогой брат! — захлебывается словами Винсент в попытке объяснить Тео смысл своей изломанной жизни. — Как страшно чувствовать себя оторванными друг от друга… Доктор Рей говорит, что я ел слишком мало: лишь алкоголь и кофе. Но я не достиг бы такой яркости желтого цвета, если бы чересчур берег себя».

Едва ли Тео сумел понять его так, как Григорий Фрид, когда писал свои «Письма ван Гога» и там достиг такой безумной яркости звука, что пришлось обозначить его в клавире термином, к помощи которого не прибегают почти никогда — furioso, «исступленно, яростно». Но здесь знак композиторского отчаяния более чем уместен. Всем нам, кто собрался в холле Дома художника, кристально ясно — это увидел бы даже ослепший Рембрандт: Сергею Яковенко, исполнителю одаренному и опытному, ну уж никак не приходится чересчур беречь ни себя, ни свой баритон. Этот пассаж монооперы певец берет на самом пределе своих голосовых возможностей, срывая сумасшедшие аплодисменты художников, быть может, только сейчас, на концерте, впервые в жизни задумавшихся о связи звука и цвета.

Г. С. Фрид на открытии выставки в Испании. 2005 г.

Весна. 1945 год.

А ведь есть еще и другая пара: мелодия и линия.

Музыка бессмысленна по самой своей сути. Как и жизнь.

Джордж Сантаяна

Мы знакомы давно, и я немало знаю о его жизни, об утратах и радостях, о том, что ему близко и от чего он стремится отойти подальше. Конечно, это всего лишь отдельные факты биографии Григория Самуиловича Фрида, и даже собранные вместе, они не могут дать ответа на вопрос, который меня мучает. Однако они — все, что есть в моем распоряжении для гипотез и выводов. Кроме, разумеется, его музыки и его живописи.

За два года до начала войны маршал Тимошенко, сменив на посту наркома обороны маршала Ворошилова, сразу же распорядился, чтобы ввиду сложной международной обстановки все самые лучшие студенты страны немедленно надели солдатские шинели. В аспирантуре Московской консерватории Григорию Фриду ради его несомненных академических успехов простили многое, даже то, что отец его, музыкант, журналист, просветитель, создатель и главный редактор журнала «Театр и музыка», выжил, пройдя соловецкий ад. Военный оркестр русских народных инструментов получил пополнение.

Из интервью, данного Г. Фридом газете «КУЛЬТУРА» ровно четыре года назад, к своему 90-летию: