Странным образом я все большей симпатией проникался к этому человеку. Он уже не казался мне бандюганом со спрятанной под «Бриони» голдой, рядом с ним мне становилось как-то уютно и спокойно. Может быть, и водка подействовала, но факт был в том, что страх, скрутивший меня утром на заводе, отступал.
— Только вот не советую я вам с Чудаковским дело иметь, — сказал вдруг мой собеседник. — Обломаетесь и слезами умоетесь.
— Почему? — спросил я без всякой задней мысли. — Вы с ним же работали! Покупали у него всякую всячину…
— Ну да, — кивнул Борис. — Было дело. Если готовую вещь покупать, утром деньги, вечером стулья, ну или наоборот — не важно. То тогда — да, бабки отдал, вещь забрал, и все в шоколаде. Вы же из инжиниринговой фирмы, так ведь?
— От Вас ничего не скроешь! — развел я руками.
Сразу же последовал тост за открытость, потом Борис продолжил:
— Как вы думаете, почему я в его заводик-то денег не вложил и товаром его не торгую, а? Да потому что это бесполезно. Он же больной человек! Вот заказал я ему ограду в загородный дом. Изготовление — супер, никакие итальянцы с немцами такую ковку не сделают. А металл, металл!.. Предусмотрена была даже электролитическая защита, прикинь! Ой! А давайте выпьем на «ты»?
— Давайте!
Мы выпили. Принесли кролика, как и обещано — пальчики оближешь. Превосходная еда окончательно меня умиротворила, но с темы я не соскочил:
— Ну так что с оградой? Хорошая же была?
— Хорошая, — подтвердил ресторатор. — Очень хорошая. Но этот пень отказался ее просто так поставлять, требовал, чтобы его гаврики эту ограду мне установили.
— Ну?
— Вот тебе и ну, столица! Они ставили ее неделю. Неделю! Там делов-то на день, ну два, а тут. Все-то с отвесом и уровнем выставляли, столбы в бетонные стаканы так заделали, что танком не снесешь, да еще почву всю просолили на полметра внутрь участка и наружу, трава тут же вся на этой гестаповской полосе померла, а потом они еще заземления поставили. Мало того, что за траву меня жена пополам перепилила, я ведь неделю жил без забора, понял? И работяги его с утра до вечера у меня копошились и все свою музыку слушали. Двери в машине своей откроют и слушают. А знаешь, какую музыку? Нет? Марши, прикинь! Я ему говорю, Евстигнеич, ну ее к Богу в рай, мне она, может быть, надоест через три года, я ее на хрен сломаю и тебе новую закажу, на черта мне эта вечная ограда?! А он обиделся, порывался деньги вернуть… В общем, я плюнул. А теперь я с ним совсем влип.
— Это как? — растерялся я.
— Его инженер каждый месяц приходит и проверяет ее состояние, — пояснил Борис. — И внутрь тоже просится. Не пустишь — будет стоять у ворот целый день.
— Ну а с готовой продукцией та же фигня? — поинтересовался я.
— Та же, — кивнул мой собеседник. — Только достает это меньше. Электромобили его к нему на завод мои водилы сами гоняют раз в год, а остальное — ну как техобслуживание оборудования, не так уж и за. Ой! Ну ты понял. А из людей своих он вообще каких-то зомби сделал. Вот ты мне скажи, дорогой мой Владимир, как тебе мой ресторан?
— Знаешь, хорошо, — честно сказал я. — Почти столица. А еда так и лучше. Сделал бы какой-нибудь модный ремонт, вообще Европа бы была.
— Вот, — Борис поднял вверх большой палец. — Скажи, а за пепельницу ту дурацкую покоцанную что мне надо было, Аньку выгнать? Или, чего лучше, повесить, а?
Я представил себе возможную реакцию замдиректора электромеханического завода и засмеялся.
— Ты только это, Боря, — сказал я. — Чего ты вагончик этот уродский не сдашь в утиль?
— На фига? — искренне удивился ресторатор. — Пусть стоит. У меня что, от этого клиентов станет больше? Или Анька работать лучше станет? Или мой гениальный повар Петрович станет еще лучше кролика готовить?
— Чудаковский именно так, я думаю, и считает, — задумчиво проговорил я.
— Столица, очнись! — Борис замахал на меня руками. — Это же диагноз! Просто его еще никто в литературе научной не описал. Синдром Чудаковского! Перфециози. Тьфу! Перфекционизм — это ведь только часть беды. Он сам вообще на завод жить переехал, чтобы за забор свой идиотский пореже выбираться, а работяги его даже с женами и детьми меньше разговаривать стали. Ну нельзя так жить, Володенька! Мы вот так живем, с вагончиками засранными на задних дворах, с лужицами и грязными штиблетами. Не, мы штиблеты-то чистим, куда ж без этого приличному человеку, вот только каждые пять минут их чистить или улицы с мылом мыть — это, брат, не наша жизнь, мы так загнемся. Вот его рабочие в городе и выглядят, как тяжело больные. Да и ты сам после визита к нему с утра пораньше на беленькую налегаешь, с чего бы это, а?
— Но он такие вещи делает… — я последний раз попытался заступиться за Чудаковского. — Ты бы видел!