Марина сидела в кожаном кресле и не сводила счастливых глаз с сына — мальчик склонился над журнальным столиком с фломастером в руке и рисовал на листе бумаги.
Заметив БНРщика, она благодарно ему улыбнулась.
Мальчик тоже поднял голову и посмотрел на отца, рядом с которым стоял незнакомый человек. От «не от мира сего» выражения на лице мальчугана не осталось и следа. На него смотрели глаза ребенка, в котором если и была умственная неполноценность, то уже гораздо меньше, чем в день их встречи. На левом ухе мальчика синим огоньком мерцал «Блюсмек».
— Ма… ма, — произнес Вадим с трудом выговаривая слова и повернулся к Марине, — помоги… нарисовать., самолетик…
Телегин кивнул жене и повел Смекалова назад в кабинет.
— У меня к вам деловое предложение, Гоша, — сказал он, когда БНРщик снова опустился в кресло. — Вы позволите вас так называть? Я бы хотел выкупить патент на этот прибор за сумму, которая вас устроит. Я предлагаю вам работать на меня, и мы вместе, используя ваше изобретение, совершим переворот в медицине. Все обвинения будут с вас сняты лишь при одном условии — верните мне данные, что вам передал Хлеборезкин. Смекаете, Смекалов?
Гоша откинулся в кресле и некоторое время молчал. Затем он встал и положил на стол перед Телегиным флэшку с парой затертых царапин на корпусе.
— Я принимаю ваше предложение.
Все прекрасно, кроме одного — Марины ему не видать, как своих ушей. Выздоровление сына вновь сблизило ее с мужем, это ясно.
Но, по крайней мере, — размышлял Смекалов, — моя честь, свобода и финансовое положение — восстановлены.
Он вытащил из кармана пузырек с мятными леденцами, подумал и… бросил в корзину для мусора. Гоша промахнулся, но выстреливший из мусорницы гравитационный луч направил пузырек, куда надо.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Ефим Гамаюнов
Батарейка
Эй, чудила! — над развалинами взлетела «сигналка», на несколько мгновений осветив все вокруг зеленым светом. — Выкинь ее, и можешь сваливать! Тебя не тронут, слово даю!
Егор зло усмехнулся: ага, еще и до дома проводишь. Он, пригибаясь как можно ниже, обогнул кучу мусора: битый кирпич, торчащая тут и там арматура. Выглянул из-за обломка стены. Тут же рядом, почти в морду, забили пыльные фонтанчики, а секунду спустя в уши ударила автоматная очередь. «Черт!»
Все, и с этой стороны отрезали.
— Выкидывай давай, пока я добрый!
Егор сел у стены, обхватил голову руками и прикрыл глаза. Мысли лихорадочно метались в голове: выход должен быть, должен, должен… Может, бросить? Ну, уж нет, возмутилось внутри, совсем? Стоило лезть дьяволу в пасть, рискуя провести последние часы в страшных мучениях, кто знает, какая там радиация… или вирусы… или еще черт знает что… Не то! Разве это вело туда?… чтобы… Нет уж!
Подвалы! В высотках всегда были подвалы. Предположим, что не все засыпаны, найти бывший подъезд, попробовать спуститься. Пройти попробовать, на другой край там вылезти… Нужно всего ничего — немного отдышаться и сотню метров за спину. Так. Шакалье сейчас полезет. Думай, думай… Егор пошарил по карманам: три гранаты, пистолет, там еще четыре патрона и… все. Но шакалье не в курсе, стая кружит, выжидает: если силен — почему не выходит, если слаб — почему все еще жив?
— Слушай, давай поговорим, — вновь раздалось с далеких, скрытых в темноте «горизонтов». — Сам знаешь, край, некуда тебе бежать. Выкинь ее и вали. Живым, понимаешь? Для чего тебе она нужна, сам подумай, мертвому? А?
— А тебе? — в ответ крикнул Егор и тут же перебежал вокруг кучи обратно, на старое место.
— А я не себе, мне ни к чему. Я человеку хорошему обещал, а он мне консервов, смекаешь?
Не себе… это понятно. Мало у кого остались вещи, которым она нужна: выжигающие волны почти двое суток накатывали, уничтожали все, где бежало прежде электричество. Станции, компьютеры, телефоны, китайские детские машинки… Сердечные стимуляторы и электропроводку. Лишь чудом некоторые вещи сохранились — то ли лежали в глубоких подвалах, толи еще чего, кто знает?
Так, он сейчас где-то у угла дома, подъезд должен быть за той грудой. Бежать на самом виду. Но и ждать дальше нельзя. Егор решился.
Рубчатые бока «лимонки», кольцо, раз-два…