— Хорошо, пусть будут Аркашей и Мариночкой. — Она чуть заметно улыбается, но тут же тускнеет. — Хотя все это бессмысленно. Для хозяев они будут просто самцом и самкой. Может, их даже захотят скрестить…
— Почему бы и нет? У них хорошая порода…
Супруга бросает на меня испепеляющий взгляд и отворачивается.
Время летит для нас со скоростью света. Целыми днями мы хлопочем над детьми, не замечая ничего вокруг. Декада сменяется декадой, младенцы подрастают, а хозяева то и дело приводят гостей полюбоваться на малюток. Жену это нервирует.
Но однажды свершается то, чего мы боялись больше всего. Открывается верхняя крышка, и над нами возникают огромные жадные клешни. Жена срывается с места, бросается к малышам.
— Не дам! — верещит она, пытаясь закрыть их своим телом. — Пошли прочь.
Клешни бесцеремонно отпихивают ее и поддевают обе люльки. Супруга подпрыгивает что есть силы, вцепляется зубами в хозяйскую лапу. Раздается шипение, клешни убираются прочь, стряхивая супругу на пол. Я изумленно наблюдаю за этой сценой, не двигаясь с места.
За стеклом тем временем слышится плач, мечутся гигантские фигуры, хозяин яростно машет крыльями. Потом в нашу клетку просовывается другая клешня, более крупная, и обхватывает жену. Лицо ее багровеет, глаза лезут из орбит. Сверху доносится голос:
— Бери детенышей, пока опять не цапнула.
Юркие лапки хозяйской дочери зачерпывают кроватки с нашими младенцами и уносят их прочь. Клешня разжимается, полузадохнувшаяся жена катится на пол. Потолок возвращается на свое место, и все затихает.
Я подбегаю к супруге, опускаюсь на корточки, кладу ей руку на плечо.
— Как ты?
Она не отвечает. Подтянув ноги к подбородку и закрыв лицо руками, она тихонько вздрагивает.
— Милая, как ты? — повторил я.
Молчание.
— Милая…
— Отстань от меня! — взвизгивает она, резко отмахиваясь.
Ее глаза красны от слез.
— Но послушай… — начинаю я.
— Отстань от меня! — она орет так, что мне закладывает уши.
Я опасливо взираю на нее. Она опять сворачивается калачиком, закрывает лицо ладонями. Я поднимаюсь, иду к умывальнику, наливаю воды в стакан и возвращаюсь к ней.
— Вот, выпей.
Она не двигается, и мне приходится насильно усаживать ее. Вода действительно помогает. Трясущимися губами она пьет и говорит сквозь слезы:
— Подлецы, недоноски. Все-таки отняли. Ради чего теперь жить? Что мне осталось? Полезть в петлю? Будь проклята эта чертова планета! И все ее жители! И будь проклят ты! Почему не вступился за детей?
Рот ее кривится от рыданий, конвульсии сотрясают тело. Я молча беру у нее стакан и прижимаю жену к себе. Она не сопротивляется.
— Надо быть сильными, — говорю я, гладя ее по спине. — Надо вытерпеть и жить дальше. Мы сможем. У нас впереди еще много счастливых лет. Вот увидишь. Мы еще увидим наших детей. Их наверняка отдадут в хорошие руки. Они же здоровые, без дефектов… Таких абы кому не продадут. Я разговаривал с людьми, я знаю. Поверь мне, все будет хорошо…
Она успокаивается, и я отношу ее в кровать. Она вцепляется зубами в пододеяльник, смотрит стеклянными глазами в стену. До самого вечера так ни разу и не поднимается с постели.
Ложась спать, я желаю супруге спокойной ночи и, обняв ее, почти мгновенно засыпаю. Переживания этого дня лишают меня сил.
Утром я обнаруживаю, что супруги рядом нет. Встревоженный, я опускаю ноги на пол и зову ее:
— Дорогая!
Молчание. Я потираю заспанные глаза, зеваю, быстро натягиваю штаны.
— Милая, где ты? В туалете?
Опять тишина. Нехорошее предчувствие охватывает меня. Я шлепаю в коридор, заглядываю в уборную. Никого. Тогда я открываю дверь в ванную, и ноги мои подкашиваются. Супруга лежит на дне заполненной ванны, вцепившись окостенелой рукой в эмалированный край. Я подступаю ближе, прикасаюсь к ледяной ладони, ошеломленно взираю на труп.
Веки мои начинает щипать, горло булькает в нервных спазмах. Я падаю на колени извергаю какие-то жалобы и стоны; прислонившись лбом к холодному краю ванны, заливаюсь слезами и осыпаю поцелуями восковую руку покойницы. Потом, собравшись с духом, поднимаюсь, вытаскиваю тело из воды. Труп норовит выскользнуть из рук, вода плещется на пол. Я отношу жену в комнату, кладу на кровать и долго смотрю на нее.
Смутно помню дальнейшее. Кажется, по истечении какого-то времени я теряю сознание. Не знаю, как долго я пролежал на полу. Может, час, а может, и день. В мозгу отпечатались прикосновения огромных щупалец, тщетно пытавшихся пробудить меня. Затем кто-то переносит меня на кровать, и я, открыв глаза, вижу громадную морду, склонившееся надо мной. Она щурится и озабоченно щелкает челюстями, а со стороны кто-то громогласно стрекочет:
— Что с ним, доктор?
— Ничего особенного. Обычная депрессия.
— Он переживает из-за смерти самки?
— Да. С людьми такое случается. Они — очень восприимчивые существа.
— Как же нам быть?
— Есть одно эффективное средство…
Морда исчезает, сменившись белым потолком, а стрекот продолжает звучать, все удаляясь:
— Так вы полагаете, это поможет?
— Обычно помогает. Конечно, нельзя дать гарантию. Люди, знаете ли, тонкие натуры. Они чувствуют не хуже нас с вами. Да-да, не удивляйтесь!