А л л а. Много надо. Даже под ложечкой холодно, так много.
З о я. Ну, сколько?
А л л а. Сто пятьдесят червонцев.
З о я. Зачем?
А л л а. Я хочу уехать за границу.
З о я. Понятно. Значит, здесь ни черта не выходит?
А л л а. Ни черта.
З о я. Ну, а он, ваш этот… Я не хочу знать, кто он, имя его мне не нужно, одним словом — он. Разве у него нет денег, чтобы прилично вас устроить здесь?
А л л а. С тех пор, как умер мой муж, у меня никого нет, Зоя Денисовна.
З о я. Ой!
А л л а. Правда.
З о я. Ой? Странно! Чем же вы жили до сих пор?
А л л а. Продавала свои бриллианты. Но их больше нет.
З о я. Ну, ладно, верю. Итак: сто пятьдесят червей достать можно.
А л л а. Зоя Денисовна…
З о я. Не волнуйтесь, товарищ. Слушайте, вам в визе отказали три месяца назад?
А л л а. Отказали.
З о я. Ну вот, а я берусь вам устроить это. И к Рождеству вы уедете, я вам за это ручаюсь.
А л л а. Зоя. Если вы это сделаете, вы обяжете меня на всю жизнь. И, клянусь, за границей я верну вам всю сумму до копейки.
З о я. Ах, не нужны мне ваши деньги. Я вам дам возможность их заработать, и очень легко.
А л л а. Милая Зоечка, мне кажется, что в Москве у меня нет возможности заработать не только сто пятьдесят червонцев, но даже сто пятьдесят копеек, то есть, я подразумеваю, сколько-нибудь приличным трудом.
З о я. Ошибаетесь. Мастерская — приличный труд. Поступите у меня манекенщицей.
А л л а. Зоечка. Но ведь за это же платят гроши!
З о я. Понятие о грошах растяжимо. Ну, вот что: ни слова никому никогда о том, что я вам предложу, даже если вы откажетесь, что, кстати говоря, будет крайне глупо. Ни слова?
А л л а. Ни слова.
З о я. Честное слово?
А л л а. Честное слово.
З о я. Я вам буду платить шестьдесят червонцев в месяц, кроме того, аннулирую долг в пятьсот рублей, кроме того, достану визу. Ну?
Заняты только вечером, и то не каждый день.
Ну?
А л л а
З о я. До Рождества только четыре месяца. К Рождеству вы свободны как птица, в кармане у вас виза и не сто пятьдесят червонцев, а втрое, вчетверо больше, я не буду контролировать вас, и никто… никогда. Слышите, никто не узнает, как Алла работала манекенщицей… Весной вы увидите Большие бульвары. На небе над Парижем весною сиреневый отсвет, точь-в-точь такой.
Знаю. Знаю… В Париже любимый человек.
А л л а. Да.
З о я. Весною под руку с ним по Елисейским полям. И он никогда не будет знать, никогда.
А л л а
З о я. Клянусь!
А л л а. Это фокус.
З о я. Ну?
А л л а. Зойка, никому, и я через три дня приду.
З о я. Ап!
А л л а. Сиреневое!
А м е т и с т о в
З о я. Ты не глуп, Александр Аметистов.
А м е т и с т о в. Не глуп. Вы слышите, товарищи,—не глуп. Что, Зоечка, хорошо я работаю?
З о я. Да, ты исправился и поумнел.
А м е т и с т о в. Ну, Зоечка, половина твоего богатства сделана моими мозолистыми руками, и визу ты мне выправишь. Ах, Ницца, Ницца, когда же я тебя увижу? Лазурное море, и я на берегу его в белых брюках! Не глуп! Я — гениален!
З о я. Слушай, гениальный Аметистов, об одном тебя попрошу, не говори ты по-французски. По крайней мере при Алле не говори. Ведь она на тебя глаза таращит.
А м е т и с т о в. Что это значит? Я плохо, может быть, говорю?
З о я. Ты не плохо говоришь… ты кошмарно говоришь!
А м е т и с т о в. Это нахальство, Зоя. Пароль донер [14]
. Я с десяти лет играю в шмендефер, и на тебе. Плохо говорю по-французски!З о я. И еще: зачем ты врешь поминутно? Какой ты, ну какой ты, к черту, кирасир? И кому это нужно?
А м е т и с т о в. Нету у тебя большего удовольствия, чем какую-нибудь пакость сказать человеку. Вот характер! Будь моя власть, я бы тебя за один характер отправил бы в Нарым.
З о я. Но так как власть не твоя, так готовься скорее. Не забудь, сейчас Гусь будет. Я иду переодеваться.
А м е т и с т о в. Гусь? Что ж ты молчишь?
М а н ю ш к а
А м е т и с т о в. Мне интересно, чего ты там сидишь? Я, что ль, один все буду двигать?
М а н ю ш к а. Я посуду мыла.
А м е т и с т о в. Успеешь с посудой. Помогай!