Золочёные горы

– За болтливый рот. – Смайли выдохнул струю дыма. – И незаконное проникновение.

– Куда?

– Приказ компании. Выгонять всех прогульщиков. Железная дорога увозит их бесплатно.

– Эти люди – работники карьера.

– Больше нет.

– Оскар живет там.

– Когда судья в Гиннисоне завершит рассмотрение его дела, он сможет купить билет и вернуться.

– За восемнадцать долларов? – воскликнула я. – Как он сможет это себе позволить? Я его знаю…

– Не сомневаюсь… – ухмыльнулся Смайли. – А хочешь со мной познакомиться?

Я бы хотела знать, как тебе живется с твоей гнилой душонкой. Я попятилась, представляя, каково было бы выколоть ему глаза карандашом: его белки лопнули бы, как налитые кровью виноградины.

Трина Редмонд ждала меня у двери в ночном халате, положив руки на бедра.

– Что тут происходит? Где ты бродишь в такую рань?

– Они выслали шесть человек на утреннем поезде. Я не смогла их остановить…

– А что ты собиралась сделать, Пеллетье? Вежливо их попросить? Опиши все.

– Я не делала записей.

– Ну и что? Ты же все видела, напиши, – сказала она. – Если не боишься, конечно.

Я боялась. И она тоже.

– Это безрассудство… – заметила я.

– Безрассудство – бросаться в ночь за этими преступниками. О чем ты думала? Но это было храбро. Теперь напиши об этом.

– Вы уверены, К. Т.? – спросила я. – Ведь если мы расскажем, что произошло…

– Это наша работа, – ответила она.

Она не сводила с меня глаз, пока я не села за машинку.

Я описала все. Потом вычеркнула ряд предложений. Убрала имя Оскара, чтобы не причинить ему еще больше неприятностей. И хотя я тщательно выбирала слова, история осталась прежней. И я все еще боялась ее публиковать, словно преступлением и «нарушением границ владений» было предать огласке правду, очевидцем которой я стала.

ПЛАТА ЗА БРОДЯЖНИЧЕСТВО

«Мраморная компания Мунстоуна» издала предупреждение: любое лицо, оказавшееся без разрешения на территории компании и пойманное за «незаконное проникновение» и «бродяжничество», будет арестовано. Уже шестерых участников забастовки профсоюза шахтеров отправили с перевала просто за то, что они гуляли в городе, ничего не нарушая. «Пинкертоны» избили их, заткнули рты кляпами и сунули в поезд. Большинство из них не смогут оплатить проезд назад. Если только не пройдут двадцать миль пешком по холмистой местности, они вряд ли вернутся. В этом, очевидно, и заключается цель компании.

– В твоих жилах все же есть типографская краска, Пеллетье, – сказала К. Т., прочитав текст.

Мне приятно было это слышать. Похвала К. Т. стала живительной влагой для поникшего ростка моего духа. Я стала верить, что могу стать настоящим репортером. К. Т., похоже, тоже так считала. Она показала мне донесения Иды Тарбелл о махинациях «Стандард ойл» для журнала «Маклур», политические статьи Коры Ригби в «Нью-Йорк геральд» – эти примеры меня вдохновляли.

Но ее заголовок «Незаконные депортации» заставил мое сердце сжаться. Я предпочитала, чтобы пальцем показывали другие. Обвинять было опасно.

– Не ставьте там мое имя.

– С ума сойти! – воскликнула К. Т. – Ты видела то, что видела, и слышала то, что слышала. Писать об этом – и свидетельствовать! – вот задача четвертой власти. Не можешь этого делать, значит…

Значит, ты не репортер. Но вслух она этого не сказала.

– Хорошо, печатайте, – согласилась я.

Но в ту ночь К. Т. ходила взад-вперед у меня над головой, а утром сказала:

– Ты права. Не будем ничего печатать на этой неделе. Вдруг они придут к соглашению.

– Мы должны опубликовать статью!

После моих малодушных колебаний накануне теперь я уговаривала ее отдать текст в печать. Но у К. Т. на уме были другие заботы.

– Я получила телеграмму от сестры, – сказала она. – Ее муж болен и долго не протянет. Мне придется ехать в Денвер. Не хочу, чтобы ты издавала газету в одиночку. Просто корми кота и держи оборону.

Она надела шляпу и сунула мне стопку корреспонденции.

– Рассортируй это, если не трудно.

Она уехала на дневном поезде.

Держи оборону. Неужели ожидается осада? Оставшись наедине с котом, я занервничала и поняла, что скучаю по К. Т. Печатная машинка молчала, не звенел дверной колокольчик. В последнее время никто в городе не посещал красную анархистскую ведьму-лесбиянку и ее разносчицу газет. Я сортировала почту в такой рассеянности, что чуть не пропустила письмо, адресованное мне, со штампом «Лосиного рога». Почерк был мне знаком.