Золочёные горы

У миссис Дерозы я наконец откинула крышку, и в лицо мне ударил запах Мунстоуна. Внутри лежали побитые молью шерстяные вещи, пара добротных утепленных резиновых сапог, зеленое шелковое платье графини, темно-синяя юбка с грязью на подоле, все мои записные книжки, и – слава богу! – «Холодный дом» Диккенса и «Сердце тьмы» Конрада. Когда я пролистала страницы, деньги посыпались оттуда, как сливы с дерева. Я закрыла глаза и мысленно написала письмо на внутренней стороне век, словно мертвец мог его прочитать. Спасибо, Джейс. Теперь я могла пойти в колледж.

Мне нравилось ощущать деньги в кармане, на моем счету скопился пухленький баланс благодаря продаже обручального кольца и сотенной купюре, оставшейся от Джейса. Собственные деньги облегчали мне расставание с фондом Робин Гуда, открытым на имя Анджелы Сильверини. Я отправила двести долларов бастующим женщинам из Объединения рабочих швейной промышленности Чикаго. Еще одну сотню отослала на поддержку шахтеров, бастующих на угольном предприятии герцога Паджетта в Руби.

Эти маленькие благотворительные акции напоминали мне о Джейсе, пообещавшем когда-то помочь семьям в поселке у Собачьего Клыка. Смерть помешала ему сдержать обещание, но я верила, что он одобрил бы мои действия. Я ощущала свою власть, раздавая эти деньги, и наслаждалась этим чувством так же сильно, как и увеличением моей личной заначки за счет накоплений с зарплаты.

В книжном магазине я работала шесть дней в неделю: вела учет книг и накалывала чеки на иглу. Кормила Фальстафа, магазинного кота, и отвечала на телефонные звонки: «Магазин книг “Бриллиантовая шпора”. Что вам угодно?» Я распаковывала коробки и откладывала в банк зарплату. Самой преданной покупательницей была К. Т. Редмонд – она приходила еженедельно и покидала магазин со стопками книг для своей племянницы: «Волшебник страны Оз», «Пять детей и волшебство». Она пригласила меня на ужин и рассказала подробно о своих планах: начать выпускать газету в Пуэбло или Лидвилле. Она размышляла вслух:

– Ты сможешь вести там колонку.

– Было бы здорово, – ответила я, представив себе редакцию, звук печатающего пресса.

Но проходили месяцы, а К. Т. так и не начала выпускать газету. Она полнела на стряпне сестры и возилась с племянницей. Дженни такая умная! Дженни цитирует Шекспира наизусть! Дженни хочет поступить в колледж на Востоке!

– А ты чего хочешь? – спросила меня как-то вечером К. Т.

Боясь возражений с ее стороны, я не сказала ей, что заполнила заявления в несколько колледжей. Сорняки амбиций проросли на свалке моей жизни, выдержав презрение, дыхание призраков, испытания тайной любовью и деньгами, всем, что еще порой тревожило мой сон. Может, однажды я открою собственную газету и найму ее вести колонку, а племянница Дженни станет моим печатным дьяволом. Но сперва колледж. Теперь я могла себе его позволить. И я ждала почту и надеялась удивить К. Т. новостями о моем зачислении.

– Лонаган в Аризоне, – сказала она как-то за ужином, наблюдая за моей реакцией.

Я слегка закашлялась. Но не стала спрашивать о его здоровье, не поинтересовалась: «Он в опасности? Есть ли у него девушка? Отросли ли волосы с тех пор, как я криво постригла его полгода назад?»

Как-то днем К. Т. зашла в магазин и кинула на прилавок газету. На первой странице я увидела фотографию матушки Джонс, завязывавшей шнурки на ботинках ребенку, сидевшему у нее на коленях. «Новая обувь для детей бастующих шахтеров», – гласил заголовок. Я спросила себя: «Может, это деньги Анджелы Сильверини помогли купить ее?»

– Миссис Джонс сегодня вечером выступает в Зале профсоюза, – объявила К. Т. и протянула мне билет. – Но я веду Дженни в кино. Передай от меня привет матушке.

Она купила «Алый первоцвет»[126] и ушла.

В тот вечер я, ничего не подозревая, пошла на выступление в полный людей зал. Принцесса воров тихо заняла место среди зрителей, а матушка Джонс широкими шагами ходила по сцене: шляпа, нахлобученная на голову, делала ее похожей на ворону.

– В Нью-Йорке и Филадельфии, – заговорила она, – женщины бесстрашно приняли бой. Их били дубинками, бросали в тюрьму. Но они выдержали это ради принципов. И теперь пришло время, когда женщина – именно женщина! – доведет эту борьбу до конца. Запишите это, репортеры!

Я восприняла это как вызов. Достала из сумки ручку и бумагу и записывала ее слова. Мне никто это не поручал, я сделала это по привычке и от возникшего внутри порыва распространить ее слова, словно рассыпая соль по льду, чтобы растопить ложь и обнажить правду, сказать всем, что необходимо сделать: устроить великий бунт.

– Политикам лучше пойти к своим мамочкам и попросить у них бутылочки с молоком! – заявила она под громкий смех слушателей. – Все больше толку, чем воевать с восьмидесятитрехлетней старушкой в штате, где женщинам дано право голоса.

Слушатели сидели как зачарованные.