Золочёные горы

– Ваш колорадский губернатор! – воскликнула она. – Послушный мальчик на побегушках у угольных компаний. Он заявил, что я опасна. Говорит, что матушка Джонс слишком радикальна, ведь она воспламеняет умы женщин! И рабочих! Он заявил, что меня арестуют, если я вернусь сюда. На что я отвечаю: «Приходите и схватите меня!» Я собираюсь ехать дальше по Западному склону и встретиться с голодающими забастовщиками из «Топливно-металлургической компании Колорадо» Рокфеллера. Я воспламеню их еще сильнее.

Женщина рядом со мной обмахивала лицо.

– Эти грязные крысы, боссы металлургических компаний, играют в гольф, пока ваши мужья дробят камень, как заключенные, – воскликнула матушка Джонс. – Их дети берут уроки танцев, пока дети трехсот тысяч забастовщиков едят черствый хлеб горестей.

«Хлеб горестей, – записала я. – Уроки танцев».

– Женщины! – выкрикнула она. – Судьба рабочего человека в ваших руках. Выходите на пикеты!

– Мы выйдем!

Женщины одобрительно загудели и принялись обниматься, исполненные решимости. Дух протеста распространялся подобно инфекции. Я протиснулась через толчею, чтобы найти миссис Джонс. Возможно, стоит отдать ей оставшиеся на счету Анджелы Сильверини деньги Робин Гуда, их хватит на новую обувь для многих детей. А еще на теплые пальто и горячую еду. На сцене целая толпа просителей окружала крошечную птаху, Мэри Харрис Джонс. Она пожимала им руки, заглядывала в глаза и слушала. Сочувствие и радость светились на ее сморщенном, как высохшее яблоко, лице. Громкие раскаты смеха вырывались из ее худенького тельца. Она заметила меня, теснившуюся с краю.

– Ты! – воскликнула она, поманив меня пальцем. Ее последователи уставились на меня и расступились, дав пройти. – Ты же с вершины той горы! Из каменоломни!

– Матушка, вы ведь помните Сильви Пеллетье, – сказал у меня за спиной мужской голос, и меня обдало холодным воздухом из открытой двери зала.

Так передо мной появился Джордж, словно свалился из тайного люка в потолке или выпал с увитого паутиной чердака моих секретов. Не сомневаюсь, что эту ловушку подстроила Трина Редмонд, отправив меня на встречу, где должен был появиться Джордж. Во рту у него торчала зубочистка, а к плечу прилипли опилки. «Далила», – говорил его взгляд, все еще сердитый. Лицо мое стало пунцовым. Я испытала облегчение, когда миссис Джонс обняла меня.

– Юная Сильви из «Мунстоун рекорд», верно? – спросила она. – Хочу, чтобы ты поведала мне о вашей великой победе в суде. Но у меня не было во рту ни крошки и ни капли с самого завтрака. Пойдемте-ка заморим червячка.

Она ухватила меня за руку и потащила в таверну на углу вместе с командой своих парней из профсоюза. Джордж Лонаган шагал впереди, ведя беседу с двумя из них. Он был холоден как лед. И не оборачивался.

Надеясь на второй шанс, я присоединилась к их компании, чувствуя себя так, словно сбежала из дома с бродячим цирком. Только не было дрессированной лошади, как в моих давних мечтах. И никаких блесток. Я пошла с миссис Джонс и ее ребятами выпить виски. Рассказала ей про лавину и нашу статью, про тюрьму. Я посматривала через стол на Лонагана, любуясь его лицом, когда он смеялся, подмечая, как он стучит кулаком по столу, как наклоняется вместе со стулом и откидывается назад, потирая подбородок. Разглядывала щеку со шрамом. Волосы у него сильно отросли и спадали ниже воротника. Я не осмелилась бы предложить постричь его, но надеялась, что он тоже следит за мной взглядом. И он следил. Я говорила слишком громко, рассказывая миссис Джонс о вынесенном судьей вердикте.

– Десять тысяч долларов! – воскликнула она. – Так им!

Она повернулась к мужчинам и отвлекла на себя их внимание, пока я страдала, замерев под пристальным взглядом Джорджа Лонагана.

Но постепенно, с наступлением позднего вечера и под действием спиртного взгляд его начал оттаивать. Он подошел, поставил стул рядом с моим и сел, искоса шепотом бросая в меня острые, как пики, вопросы.

– Так что, ты замужем?

– Нет.

– Помолвлена?

– Нет.

– Почему я должен тебе верить?

– Потому что хочешь верить.

Щека со шрамом дернулась.

– И я хочу, чтобы ты мне верил, – добавила я.

– В самом деле?

– Да.

– И почему же?

– J’ai soif, – сказала я бесстрашно, чувствуя жажду и одиночество. – J’ai faim.

– Это правда? А третье?