Золоченые

До того момента, когда наша империя освободится от чудовищ… Теперь я понимаю, о чем Белорукая говорила, кто такие настоящие чудовища.

– Возможно, я все это время казалась жестокой, но на то была причина, – произносит она. – Надеюсь, ты однажды простишь меня за все, что я не сумела сделать, за всю правду, которую я не сказала, за боль, которую ты вынесла из-за моего молчания.

– Теперь я знаю, все это было нужно, чтобы я научилась, – принимаю я ее извинения.

Белорукая улыбается, а затем вновь возвращает внимание битве и дует в изогнутый рог. В ответ раздается далекий грохот. Обернувшись, я вижу орды эквусов, что с непринужденной легкостью хлынули вниз с дюн позади армии людей. И еще больше эквусов врезается в ее фланги – классическая, верная и по сей день военная стратегия.

– Побеждай или умри! – Белорукая взмахивает мне ладонью.

– Мы, мертвые, приветствуем тебя! – отзываюсь я, ударяя кулаком по сердцу.

Белорукая с улыбкой кивает. А потом стремительно спрыгивает с грифа, в полете сшибая с мамунта человеческого генерала и вспарывая ему горло когтями, принимается без усилий кружить в танце смерти, а кровь льется на нее дождем.

Я отворачиваюсь от этого зрелища, нацеливаю взгляд на горный пик впереди. Я должна выполнить свою задачу. Я смогу, твердо шепчу я себе. Я справлюсь.

* * *

У вершин гор Н’Ойо холодно и облачно. К счастью, холод надо мной не властен, меня согревают небесная броня и боевая маска, растворяющие кристаллики льда, что образуются на лице.

– Готова, Дека? – спрашивает Катья.

Она явно нервничает, кусает губы так же, как делала это, когда была алаки.

– Как никогда, – отвечаю я, разглядывая сверкающие белые пики, а потом поворачиваюсь к ней: – А каково это? В смысле, быть смертовизгом?

Теперь, когда у меня появилось время подумать, мне становится любопытно – или же так я пытаюсь отвлечься от размышлений о важности моей задачи.

Катья пожимает плечами.

– Не так странно, как было вначале.

Когда я в замешательстве хмурюсь, она объясняет:

– В один момент когти смертовизга вспарывают мне спину, а в следующий раз я уже просыпаюсь в этом теле. Просто щелк. – Она щелкает пальцами. – Видишь ли, есть эти… яйца. На дне всех прудов…

Я ахаю, широко распахивая глаза, когда вспоминаю пруд, из которого вышел Икса, золотые валуны на дне. Значит, это было место, где рождаются смертовизги. А Иксу, видимо, поместили туда охранять яйца, пока те не созреют.

– Когда алаки умирает, появляется новое яйцо, а ты просыпаешься уже взрослым смертовизгом, – продолжает Катья.

– А что со старым телом?

Я видела трупы алаки, гниющие на поле боя, все ужасного синего цвета последней смерти. Они просто остаются лежать, как любые другие мертвые тела, но вдруг позже происходит что-то мне неизвестное.

Катья снова пожимает плечами.

– Гниет, наверное. А вот новое… оно просто как бы вырывается из яйца, а потом ты всплываешь, и вокруг тебя собираются сестры по крови, успокаивают, говорят, что все с тобой хорошо… только все они смертовизги, и ты теперь тоже. И люди теперь всегда тебя так боятся. – Катья отводит взгляд. – Знаешь, человеческий страх – это самое худшее.

– Почему? – спрашиваю я.

– Потому что он заставляет нас убивать их, – тоскливо шепчет она. – Как только люди чувствуют, будто нутром, что мы близко, их переполняет страх. И его запах нас захлестывает, отсюда туман и визги.

Теперь я все понимаю.

Золоченые сделали смертовизгов, своих воскрешенных дочерей, природными хищниками. Поэтому они крупнее и страшнее, поэтому в них заложен инстинкт убивать своих природных врагов. Они буквально созданы противостоять людям.

И я тоже.

Теперь я понимаю, почему много лучше других я вижу в темноте, почему мне не нужна еда или вода, почему я лучше обычных алаки выношу боль. Золоченые даровали мне все способности, необходимые, чтобы выжить в мире, готовом меня убить.

– Но все-таки я рада, – коротко добавляет Катья.

– Почему?

– Потому что я еще жива.

– Но что будет, если ты снова умрешь? Уже как смертовизг.

Я их убивала и знаю, что тела смертовизгов не растворяются в пустоте. Они остаются лежать на земле и тоже гниют… пока их, конечно, не разберут на трофеи. Вспоминаю – и нутро сводит от жгучей вины.

– Старейшины говорят, что нас, как и всех, ждет Заземье, – пожимает плечами Катья. – И я, наверное, даже не против…

– Почему?

Она поворачивается ко мне с грустной, но храброй улыбкой.

– Потому что мне больше не придется сражаться. – Она опускает взгляд на свои когти. – Я уже тебе говорила… все, чего мне хотелось, это только выйти замуж за Риана, завести детей, собственный дом…

Бедная Катья.

Я столько времени провела в битвах, что почти позабыла о таких девушках, как она, – тех, кто желал лишь семью и дом.

Они всегда первыми умирали в Варту-Бера, погибали во время вылазок или жестких тренировок.

Поле боя – не место для нежных, невинных душ.

– Их у меня уже никогда не будет, – говорит Катья, – но в Заземье я обрету покой. Все заслуживают покоя, как ты думаешь?

– Все заслуживают, – киваю я. – Надеюсь, когда дело будет сделано, мы его получим.

– Я тоже надеюсь, – соглашается Катья с улыбкой.