Золоченые

Повозка приходит в движение, с грохотом выкатываясь на улицу. Мы удаляемся от Зала Джор, а я разглядываю нутро повозки. С нами здесь еще три девушки. Две из них – близняшки, такие темнокожие, что я сразу узнаю в них нибари, племя яростно оберегающее свою самобытность, которое обитает в горах самых отдаленных южных провинций. Сюда их явно привело ужасно неудачное стечение обстоятельств. Нибари отчаянно преданы друг другу, и однажды мама сказала, что на самом деле они почитают не Ойомо, а только какого-то тайного бога, которого сберегли с тех времен, когда племена еще не стали Единым царством.

Еще большую тревогу вызывает последняя девушка – та самая бунтарка. Она отсаживается как можно дальше от нас, устремляет решительный взгляд из-за завесы растрепанных черных волос на решетчатую дверь, отделяющую нас от внешнего мира. Возможно, уже жалеет, что решила остаться.

Выхода нет, хочу я ей сказать. Если не решетка, так придется иметь дело с джату. К каждому каравану повозок приставлен отряд, и все воины обучены справляться с алаки. Я даже не удивлюсь, если среди них найдется несколько новобранцев, которые сопровождают своих обретенных «сестер». При этой мысли приходится сглотнуть подкатившую к горлу горечь.

Повозка все грохочет колесами по мостовой. Несмотря на это, тишина оглушает – и напряжение, которое клубится вокруг нас, удушающее, как дым. Рядом со мной ерзает Бритта. Она из тех, кто ненавидит неловкое молчание, да и любое молчание в принципе, если уж на то пошло.

– Ну, вот мы и здесь, – говорит Бритта, призывая на помощь свою самую жизнерадостную улыбку.

Когда к ней обращаются все взгляды, Бритта снова неуютно ерзает, но храбро продолжает:

– У кого-нибудь есть мысли, что нас ждет на месте? Ну, кроме других новобранцев. – Она нервно смеется над своей мучительной попыткой пошутить.

– Думаешь, это такая игра?! – рявкает бунтарка, резко повернув к Бритте орлиные, хищные черты. – Думаешь, нас послали ко двору учиться быть приличными девицами да вышивать?! – Она подается ближе с презрительной усмешкой. – Мы – чудовища, и обращаться с нами будут как с чудовищами. Нас используют, обескровят, а когда мы перестанем быть нужны, они найдут, как обеспечить каждой последнюю смерть, и казнят нас одну за другой.

Бунтарка откидывается на спинку сиденья и фыркает.

– Уруни… какова брехня! Скорее шпионы, чтобы мы ни на шаг не перешли черту или не сбежали во время вылазки. – Она снова переводит на Бритту суровый взгляд: – Чем скорее ты это поймешь, тем для тебя же лучше.

Бритта краснеет, на ее глаза наворачиваются слезы, и во мне вдруг разрастается гнев. Кто эта девчонка такая, что так резко говорит с Бриттой? Особенно сегодня, после всего, что мы пережили, после всех унижений. Зачем усугублять боль, страдания? Зачем нападать на единственную, кто пытается их облегчить?

Поворачиваюсь к бунтарке:

– Не надо так. Не надо ее пугать.

В меня впивается взгляд глаз цвета полуночи.

– Да? Ты, может, уже размечталась, каково это быть в паре с новобранцем Кейтой и все такое, – с издевкой произносит бунтарка, – а я – нет, и я предпочту готовиться в тишине.

Я вспыхиваю, сама того не замечая.

– То, с кем я в паре, не имеет никакого отношения к моим чувствам! – огрызаюсь в ответ. – И внесу ясность: ты сама сделала выбор, как и мы. Тебе дали выбор, и ты решила остаться.

– Нет, – возражает бунтарка. – Я решила избежать Права казни хотя бы на несколько дней. Я решила выжить, а не оказаться казненной, едва переступив тот порог. Не искажай мое решение.

– Да ладно, мы тут все решили избежать Права, – встревает раздраженный голос.

За нами наблюдают две пары глаз, и в них отчетливо читается досада.

– Мы все выбрали этот путь, – протяжно произносит более высокая близняшка; ее бритая голова поблескивает в полумраке повозки. – Вынужденно или нет – неважно. Сейчас мы здесь. Мы либо обратим ситуацию в свою пользу, либо умрем, все просто.

Я удивлена, что она за меня вступилась. Северяне и южане никогда не ладят, а мой акцент, несмотря на внешность, очень четко выдает во мне северянку. Может, ее не волнует вражда провинций.

Меня – точно нет, эта вражда всегда доставляла мне лишь проблемы.

Близняшки кажутся старше нас, им восемнадцать или около, но заговорившая выглядит гораздо свирепей сестры, чьи черные волосы заплетены в тонкие косы. Когда она пожимает плечами, на них и на щеках в пляшущих пятнах лунного света мелькают замысловатые шрамы. Я узнаю их – и сжимается сердце. Это племенные шрамы, нанесенные задолго до того, как ее кровь обратилась, как проклятое золото начало заживлять все раны. Так южные племена отмечают своих. У моей матери было по два шрама на каждой щеке.

– Давайте обратим ситуацию в свою пользу и станем друзьями, – предлагает Бритта.

Когда все снова к ней поворачиваются, она на мгновение втягивает голову в плечи.

– Или союзниками, х-хотя бы, – заикается Бритта. – Настоящими, а не как наши новые напарники.

Я не могу не восхищаться ее храбростью.