Золотая блесна. Книга радостей и утешений

Обычно девять километров мы проходим за полтора часа, если молчим, но молчание удлиняет дорогу, и получается, что мы приходим раньше, но в пути мы дольше… Такого быть не может! Не понимаю времени и не ношу часы. Тайна, которой нет.

Олег принес дрова, растапливает печь и ставит чайник… Я засыпаю за столом. Во сне стоит невыпитая кружка чая, и нету сил в блаженстве изнурения освежить пересохшее горло, нету сил дотянуться до нее рукой, но у меня в запасе это удовольствие, что-то всегда должно быть впереди, мечта о кружке чая… Она стоит во сне и наяву, реальность и мечта соединились, не дай вам Бог разбогатеть на старости. О чем-то я еще подумал, полуисчезая. Проснусь и выпью чай, без сахара! Как интересно иногда мечтать о том, что есть.

*

Бедности я не боюсь, на старость не коплю, в компании не жду, когда другие вытащат бумажники. Старость свою я обеспечил книгами и золотыми листьями, упавшими сегодня ночью на крыльцо, на плесы, на тропу.

В одно мгновение я проживаю годы, которые еще не прожил, и вот я стар и очень одинок, и все мои друзья отсутствуют по самой уважительной причине.

И только книга — мой последний друг, единственное утешение еще живых, но никому не нужных, включающих в своей берлоге свет и наслаждающихся плавленым сырком на белом хлебе, они остались с ней, отзванивая чайной ложкой время счастья и предвкушая изумительные превращения в любимых персонажей.

И это — книга! С библиотечным штампом, формуляр заполнен до отказа, такая длинная за ней стояла очередь и руки детства стерли позолоту. Я оказался там, когда ее списали, и унес домой.

В компьютере теперь — любая книга, но я не вижу их, а книги надо видеть.

Когда я ночью выбираю книгу для пребывания в ином пространстве или времени, когда ищу целительную книгу, спасаясь от тоски, от одиночества, от подлости людей, когда я выбираю книгу, я должен видеть их.

Один предатель перенес их в лоджию, но человек он впечатлительный, ночью лежит и слышит на балконе кашель.

Хозяину квартиры. Заявление:

— В лоджии стало холодно и сыро. Убедительно просим перенести больного Чехова к мусоропроводу на лестничной площадке.

Дефо, Дюма, Оскар Уайльд, Сервантес.

К утру я засыпаю с книгой на подушке, не на компьютере же засыпать лицом, не на пластмассе ноутбука.

Меня им не поймать!

Крапивин рассказал мне сон: на леске бушевала семга. Он оглянулся — за спиной инспектор, и в лодке на реке — инспектор.

— Все равно вы меня не поймаете!

— А это почему?

— А я сейчас проснусь, — сказал Крапивин и проснулся.

Такой веселый сон с дырой в заборе.

Меня им не поймать! Сейчас проснусь, и старости как не бывало, а книги все стоят, и между ними — щели. Нашла кого ловить своими ноутбуками.

*

(Легенда о Сервантесе)

Заготовитель провианта для испанского королевского флота, солдат Мигель Сервантес, потерявший руку в морском бою, завез домой бочонок масла и мешок муки, но по доносу наблюдательных соседей (детишки стали веселей и больше бегают) был осужден и отбывает срок в Севилье, где сочиняет длинную пародию на рыцарский роман про хитроумного идальго Дон Кихота Ламанчского.

Тюремный двор перебегает надзиратель с платком на голове.

Жара скрутила листья и стручки акаций. В Севилье очень жарко, а в тюрьме прохладно, и на свободу выходить не хочется. Там нищета, а здесь дают баланду и вино. Осадок можно выливать в чернила, добавляя сажу.

Сегодня он почувствовал, что книга заскучала.

Парализованной рукой во сне ловил метафору и не поймал.

Два надзирателя вкатили бак с баландой, толкуя о своем.

— С утра поеду к мельнику.

— Возьми и мне мешок.

И вот она — метафора! И Дон Кихот с копьем наперевес летит на ветряную мельницу.

Подсказка Бога через надзирателя, незлого хлебореза.

Нет, это вор сказал ему:

— Поеду к брату, буду жить на мельнице, там изготовлю новый инструмент…

И подвигнул. Обнять его! Отдать монету, спрятанную в башмаке.

И сочинять, подмигивая человечеству, все зная наперед… Могила затерялась, и Дон Кихот уехал навсегда из скучной книги. Не захотел смешить испанских пастухов. Великие творения чудят, не подчиняясь замыслу.

Одна метафора, подсказанная вором или надзирателем, и вместо старика с тарелкой на усохшей голове — бессмертный Дон Кихот, превосходящий славой Бонапарта и Александра Македонского, одна метафора…

А вот еще одна. Проворный Санчо разболтал муку и на щите печет пшеничные лепешки, а Дон Кихот снял раскаленные доспехи и опустил худые ноги в холодок ручья.

Забыл, не записал. Досрочное освобождение — под жгучий зной с монетой в башмаке. Суконные штаны в жару усугубляют унижения.

Мигель Сервантес изгнан на свободу.

*

Тень вертолета, догоняя нас, скользит по краю тундры. Внизу стоят озера без названий, в них никогда не отражались люди. Мы летим на Тиман…

*

— Меркурий — это чайник на костре!

— Так близко к Солнцу?

— Очень близко.

— А Венера?

— Венера дальше Меркурия.

— Насколько дальше?

— Как отодвинутая от костра кастрюля… Надо ее еще немного отодвинуть, жаркое пригорит.

— А что на Марсе?

— На Марсе минус двести…

— Даже слушать — уши замерзают.