Золотая блесна. Книга радостей и утешений

Какой-то белорус из Полоцка (Ходына?) гипнотизирует века метафорами гениальной силы, белкой течет по древу речь Бояна, в Киеве слышит, как звонят Всеславу в Полоцке колокола, и увлекает ритмом скачки, — в пятницу спозаранок потоптали полки половецкие, и пречет в буквах карканье (говор галочий пробудился), и удлиняет строчку, — «перегородили русичи широкую степь щитами», и на ходу роняет поговорки — «с конца копья вскормлены. Что тебе Волгу, веслами расплескать?». И завораживает звуками «а Игорь рече: — О, Донче!». Как такое возникло в XII веке среди повествовательной риторики?

Ну, феномеЂн, феноЂмен перед долгим прозябанием без Архимеда и без Авиценны. Не повезло с завоевателями. Европу — Древний Рим, а нас — колым.

И ко всему — Гольфстрим не должен был сворачивать налево (так нам сказал учитель географии), но вопреки вращению Земли шарахнулся от нас.

Я и теперь, бывает, бормочу, затапливая печь на Умбе: — Не туда повернул.

Холодный пол, холодная одежда, как будто собираюсь в школу и стучу зубами. Но радио гремит, играет «Марш нахимовцев»:

— Солнце сияет ясное,

Здравствуй, страна прекрасная

На валенках скрипят алмазы снега, и воробей, которого я подобрал в сугробе и напоил слюной, чирикает за пазухой. Чив-чив, живем!

И наступает лето! На темном серебре Днепра застыл мой поплавок; и набегает рябь, пронизывая до озноба такой невыразимой жалостью, как в «Слове о полку…». Но поплавок притапливает густера! Ого, какая густера — на сковородку! Еще бы две таких…

*

Вода в реке все время подымается. На водомерной палке каждый день мы делаем зарубки. Пока не остановится и не начнет спадать, ничего не поймаешь.

Игорь Чепелев включил и слушает транзистор.

— Ну что там у людей?

— Ну что у них…

Заходится беззвучным смехом.

— Черный квадрат Малевича показывают в Амстердаме.

— Панков, — коварно спрашивает Чепелев, — что ты об этом думаешь?

— Что я думаю?

— Ну, продолжай…

— Я ремонтировал квартиру. Квадратный метр покрасочных работ стоит сорок четыре рубля.

— Александр! — с восторгом произносит Чепелев и с утонченной грустью провокатора заманивает в разговор Панкова.

— А очереди в галерею? Ах, гениально! Александр, что ты думаешь о них?

— Я думаю, а не сварить ли нам картошки и заодно проверим качество засола.

— Панков сошел с блесны!

Счастливый смех в уютном теплом доме.

Я вижу этот дом внутри и в то же время — темный, мокрый, одинокий — со стороны, как будто вышел за водой. Необъяснимое двойное зрение.

Олег нашел в кустах оборванную сеть, распутал и повесил над плитой — сушить грибы.

Так странно, просыпаясь, видеть в ячеях для сельди подосиновики.

Наглядное пособие для неожиданных соединений и возможностей.

Ночью возникла смутная догадка… На всякий случай, чтобы не забыть, бросаю на пол сломанную сигарету и смеюсь, аккуратный Марухин подымет ее, и я не вспомню, что же это было…

*

Высвистывая полонез Огинского, Панков меняет леску на катушке, а Игорь Чепелев сидит напротив и смотрит с умилением.

— Александр! Давай поговорим.

— О чем?

— Об утонченном счастье одиночества…

— Поговори об этом с Игорем Шкляревским.

— А я хочу с тобой.

— Счастье одиночества?

— Ну, продолжай.

— Это когда ты ловишь на Большом пороге, а я на Малом. А утонченное счастье одиночества, это когда ты ловишь на Мегре, а я на Сояне.

В углу Олега — носовые звуки, уже невыразимые письмом.

— Александр! Ты так не думаешь, ты не такой. Я подарил вам две реки. Я научил вас медленно вести блесну…

— А Игорь?

— Что Игорь? Я тащил его рюкзак.

*

(1974 г.)

Из Долгощелья на моторной лодке мы приплыли в Сояну. На берегу стояли мрачные дома, в окнах было темно, и только два окна светились в доме на горе.

Мы постучали в мокрую дверь и стали извиняться за вторжение.

— Входите, дом с собой не носят, — сказал хозяин.

Есть тайные опознавательные знаки, по ним здесь узнают своих. И получается, что незнакомый гость с указательным пальцем, изрезанным леской, и никуда его не спрячешь за ужином, за чашкой чая, промокший гость со спиннингами в тубусе, как будто он — проектировщик (хозяин только усмехнется), найдет ночлег и ужин. И килограммов десять соли крупного помола ему отсыплет тайный член речного ордена. И где ловить, расскажет голосом, шершавым, как пшеница, когда ее пересыпаешь из мешка…

Был тихий, пасмурный, прохладный вечер. Мы подошли к «Горшку», — вода на повороте как бы закипает пеной.

Игорь Чепелев сделал заброс и побледнел. Удилище его согнулось. Семга на леске вылетела из потока! Закувыркалась через голову, разметывая воду жесткими ударами хвоста.

Счастливый Чепелев зажмурился от солнца, возникшего лишь на мгновение, и крикнул:

— Игорь! Мы нашли реку.

*

Вношу дрова и слышу голос брата.

— Грибники даже в лесу идут по правой стороне дороги. По привычке они соблюдают правила уличного движения.

— Это ты подметил?

— Это подметил Игорь. Мы пропускали их вперед и двигались по левой стороне.

— Да, это тонкие маневры, — отмечает Чепелев, поглядывая на Панкова.

— Александр!

— Ну чего тебе?

— Как ты думаешь, почему в двадцатом веке дамы не падают в обморок? Ведь человек физически не изменился.