Золотая голова

— Что ты еще надумал? — Кренге, похоже, подозревал, что над ним издеваются. Его лицо, и без того кирпичного оттенка, вовсе побурело.

— Ничего особенного. Я сделаю ему вызов. — Рик улыбнулся мне, словно в благодарность за хороший совет.

— Вконец спятил, — бросил Кренге. — Драться с Вирс-Вердером? Попробуй лучше вызови его супружницу, больше проку будет.

— И по какой причине? — осведомился Фрауэнбрейс.

— Ну, причина… В Тримейне, помнится, я дрался с одним господином, потому что мне не понравился фасон его башмаков. Ах нет, ошибаюсь, пряжек для башмаков. Удивительно безвкусных.

— С Вирс-Вердером у тебя этот номер не пройдет. Ни с пряжками, ни с застежками, ни с перчатками, ни с честью его жены и памятью покойной мамаши.

— Он может просто уклониться от спора, — согласился с полковником Фрауэнбрейс.

— Можно сделать так, чтоб у него не оставалось выхода, — продолжал Альдрик голосом тонким и ровным, как отрезок проволоки. Я и раньше не сомневалась, что его дуэльные подвиги не вымышлены, но сейчас до меня дошло

— пожалуй, в определенных кругах этого изнеженного франта должны бояться. Сильно бояться.

— Он откажется, — сказала я. — Так же, как отступил перед Каллистом. Я их видела, и, поверьте, то, что сказал ему Каллист, было равносильно вызову.

Альдрик пожал плечами:

— Даже если история с Каллистом получит огласку, здесь у Вирс-Вердера в глазах добрых северян имеется оправдание. Наш южный друг — не дворянин, и поединок с ним уронил бы достоинство титулованной особы. Я ему такого оправдания не представлю. Моя родословная восходит к Руккеру Трехбородому, одному из противников канцлера Леодигизила. (В академической «Истории империи» сей Руккер, помнится, именовался «одним из убийц канцлера», но я не стала уточнять. ) В те времена о Вирс-Вердерах, да что там — о Йосселингах в империи ничего не было известно. — Альдрик одарил нас всех сияющим взглядом из-под стрельчатых ресниц. — Я вызову его. Если он согласится… — Рик сделал паузу и с нежностью посмотрел на свои отливающие жемчугом ногти. — Но он может и отказаться. Безусловно, может, я никогда не лишаю противников выбора. Тогда… право же, ему лучше согласиться.

На что полковник заявил, что это, мол, выверты, от которых ни толку, ни проку, и даже если Рик отлупит Вирс-Вердера палкой на глазах у всех жителей славного города Эрденона, тот все равно прикинется, будто ничего такого не было и быть не могло. В ответ Рик, тонко улыбаясь, пообещал, что совет насчет палки он тоже всенепременно примет к сведению.

Я слушала их и чувствовала, что полковник прав, но и за Альдриком тоже была своя правда, и эти обе правды не составляли единой, которая могла бы разрешить все.

— Уеду я, когда все это кончится, — тихо сказала я Тальви. — Хотя бы в Дальние Колонии.

— Почему туда? — безразлично отозвался он.

— Потому что далеко. А иначе — не к схизматикам же или мусульманам подаваться. Я про них и не знаю ничего. А про сопредельную Европу знаю, и не нравится мне то, что я знаю. У нас все же лучше.

— А как насчет твоего смертного приговора?

— А смог бы ты так же выкупить меня во Франции или, скажем, в Испании?

— Продажные чиновники есть везде. — Несомненно, он считал, что данная сентенция исчерпывает разговор и не стоит отвлекаться от общего спора.

Рик стоял на своем насмерть — он вызывает ВирсВердера, а Тальви не следует показываться в Эрденоне. Там будут он сам, Кренге, Самитш и вдобавок ожидается молодой Ларком. И всем им придется действовать открыто. Если еще и Тальви объявится не ко времени, тогда лучшего повода вопить о подготовке к мятежу и захвату власти не придумаешь. Здесь Фрауэнбрейс заволновался и заметил, что, пожалуй, в доводах Альдрика есть определенная логика. А вот когда будет подписан приказ о твоем назначении этим… префектом претория, тогда — в добрый час, сказал Рик.

Фрауэнбрейс нахмурился и обронил, что не хватало еще вспомнить янычар. Смысл этих фраз от меня ускользнул. От Кренге, по-моему, тоже. Хотя янычары

— это вроде бы у турок, а мы пока что еще католическое государство.