Истошно стрекоча, жуткая, распухшая саранча величиной с собаку приземлилась на парапет возле Джамшида и Манижи. Нари увидела, как Дара и еще один солдат Дэв бросились на их защиту, и Дара разрубил саранчу пополам, когда та отвлеклась на его воина. Броня Дары была разодрана на груди, обнажив новые полосы тлеющего света. В следующее мгновение из сада донеслись крики на дивастийском, и Дара круто развернулся, выпустив вниз череду серебряных стрел, прежде чем вскочить на парапет, чтобы столкнуть со стены марида в виде гигантского лилового омара.
Какое бы проклятие ни использовала Манижа для подчинения своего «оружия», Дара выглядел так, будто дошел до грани. Он хватал ртом воздух, и расплавленный огонь сочился из рваных полос, покрывающих его тело. И все же ему хватило скорости, чтобы спрыгнуть с парапета и оттолкнуть своего воина из-под падающей сферы горящей крови. Он оттащил юношу в сторону, снова обращаясь к Маниже:
– Бану Нахида, прекрати это!
Манижа его даже не слышала, сосредоточив все свое внимание на расстроенном сыне.
– Ифриты держат Нари и Мунтадира в подземелье, – заверила она. – Сейчас путь небезопасен, но я обещаю тебе, после битвы…
Джамшид отпрянул от ее прикосновения:
– Я тебе не верю!
Он отвлекся. Как и Манижа.
Нари решилась действовать. Подкрепленная всеми своими воровскими инстинктами и защитой дворца, она выскользнула из дверей, ринулась к матери, занесла нож…
Глаза Джамшида округлились. Он не сказал ни единого предупреждающего слова, но хватило и этого.
Манижа обернулась и перехватила запястье Нари в тот момент, когда дочь попыталась нанести ей удар. Но время, проведенное Нари в обществе воинов, не прошло даром. Ногой она сделала Маниже подсечку, и вдвоем они повалились на землю.
– Нари, не надо! – воскликнул Джамшид. – Это же наша мать!
Джамшид был прав, но сейчас этот факт ничуть не ослабил решимости Нари. После погромов, устроенных Манижей в Дэвабаде; после того как она вновь поработила Дару, отдала ифритам Нари и продала многострадальные души, покоившиеся в Великом храме; после всего этого не имело значения, что в их жилах течет одна кровь. Семья Нари осталась на кораблях маридов. Работала в больнице и томилась в подземельях.
И Нари сделает все ради их спасения.
Однако она недооценила, с каким жаром ее мать готова отстаивать собственные интересы.
Манижа крепче стиснула запястье дочери, и теперь уже вскрикнула Нари – острая боль обожгла кожу там, где мать касалась ее. Пока они вырывали друг у друга нож, ее кожа успела покрыться волдырями, которые расходились от пальцев Манижи кругами, после чего мать отпихнула ее от себя с силой, которой никак не могла обладать. Нари отлетела к самому парапету, нечаянно выпустив нож, и упала на пол, приложившись затылком о камень.
– Ах ты жалкая маленькая дрянь, – прошипела Манижа, поднимаясь на ноги. – А ведь я всегда была к тебе снисходительна. Сколько раз я тебя прощала, была готова раскрыть тебе свои объятия, а ты решила всадить мне нож в спину, будто какая-то уличная разбойница?
Нари всегда считала себя талантливой лгуньей, но один укоризненный взмах головы Манижи уделывал ее подчистую.
– Да! Чтобы они держали тебя под охраной до окончания битвы, поскольку тебе явно нельзя доверять!
– Врешь! – Нари обхватила запястье рукой. Волдыри перестали распространяться, но на обожженной плоти остался отпечаток пальцев Манижи. – Ты назвала им мое имя и разрешила использовать меня, чтобы они могли освободиться от печати Сулеймана!
Все еще в кандалах, Джамшид бросился к Нари.
– Ты в порядке? – спросил он, разглядывая ее запястье.
В лице Манижи мелькнуло негодование.
– Не растрачивай на нее свои чувства, сын мой. – В ее голосе прозвучала досада. – Правы были мои предки. Шафиты – это
Дара подался вперед, как будто собираясь вмешаться, но тут с неба спустились еще две адские кровавые твари Манижи – крылатый змей и полуразложившийся огромный стервятник, – и он со стоном повернулся к ним.
И замечательно: это касалось только Нари и ее матери.
– Какая же ты гадина, – отвечала Нари. – Это не шафиты сказали Визарешу, где искать сосуды рабов. Это не шафиты поработили Дару и использовали его для убийства тысяч душ.
Глаза Манижи вспыхнули:
– Да как ты