Золотая империя

Когда Нари добралась до дворцовой кухни, наступил вечер. Она знала, что выглядит ужасно, что ее глаза покраснели и опухли от слез. Она понимала, что было бы разумнее подождать до завтра, пока не улягутся эмоции. Даже Али пытался мягко отговорить ее, опасаясь опустошения, которое ожидало ее, если она ошибалась. В конце концов, только что прошла война, и слишком много джиннов и шафитов погибло – особенно во дворце.

Нари все равно пошла.

Кухонный персонал поредел, сократившись до горстки шафитов. Но все сомнения отпали в тот момент, когда Нари увидела его сутулую спину и забрызганную маслом дишдашу. Старик из Египта, который безмолвно готовил для нее блюда с их общей родины и подкладывал ей маленькие сувениры.

Он оторвал взгляд от теста, которое месил, и Нари, увидев лицо из воспоминаний своей матери, только еще более постаревшее, разрыдалась.

– Дедушка?

– Я сразу понял, как только тебя увидел, – прошептал он. – Ты была так похожа на нее, когда улыбалась мне… – Ее дедушка вытер глаза кончиком шарфа. – У тебя ее улыбка. Дома она так часто улыбалась.

Остальной персонал давно ушел с кухни, чай, который он заварил для нее, стоял нетронутый, листья мяты почернели. У Нари не было интереса ни к чему, кроме его слов.

– Почему ты молчал? – спросила она. – Все это время…

– Я не смел. К тебе относились как к королевской особе, я не хотел отнимать это у тебя. – Он покачал головой: – Я провел в этом городе полжизни. Мне известно, как тут относятся к шафитам, и такой жизни я не пожелал бы и врагу, не говоря уже о родной внучке.

Нари сжала его руку.

– Мне жаль, что я не знала. Я могла бы тебе помочь…

– Я заслужил все трудности. Дурийя… пришла ко мне рассказать о беременности, а я… – Дедушка на мгновение закрыл глаза, на его лице отразилась боль. – Ты выросла в нашей стране, ты должна понимать. Я был напуган и рассержен, впрочем, это не оправдание. Я наговорил таких слов, которых теперь уж никогда не воротишь, и потерял ее.

Нари не знала, что сказать. Ее сердце обливалось кровью, когда она думала о судьбе своих родителей. Они так упорно боролись, чтобы спасти ее и построить жизнь в этом враждебном мире, но оба погибли от руки Манижи.

И все же… она видела достаточно, чтобы знать, что они могли бы гордиться ею. Нари чувствовала неразрывную, глубокую близость с матерью: их жизни были почти зеркальным отражением друг друга. Одинокая маленькая девочка, обособленная от мира людей собственной магией и раздавленная в Дэвабаде. Женщина, которая боролась не на жизнь, а на смерть, чтобы вернуться на родину, прижимая к груди младенца. Нари была боец, но даже она не могла похвастаться такой силой, как ее мать.

Во мне столько же от Дурийи, сколько от Рустама. Нари проводила огромную часть жизни, сосредоточившись на наследии Нахид, в то время как не меньше общего у нее было и с матерью, несгибаемой плутовкой, которая перехитрила Манижу собственной смертью, защищая свое дитя.

И это приносило ей невероятную благодать.

– Теперь мы есть друг у друга, – сказала Нари, не выпуская руки деда из своей. – И мы обязательно почтим ее память.

Ибо Нари собиралась построить мир, в котором ее мать была бы свободна.

Эпилог

Через полгода после чаепития с дедом Нари сидела, развалившись на троне шеду.

Со вздохом она прижалась спиной к спинке чеканного золота и провела пальцами по самоцветам, из которых были сложены крылья и восходящее солнце. Подушка оказалась на радость мягкой, и Нари устроилась удобнее, пользуясь комфортом баснословно дорогого трона.

Она бросила Мишмишу абрикос. Шеду, который не спешил возвращаться к пери, предпочитая оставаться в Дэвабаде и повсюду таскаться за Нари, легко поймал его, проглотив фрукт целиком, прежде чем вернуться в гнездо, которое соорудил из разодранного ковра.

Дверь в тронный зал отворилась, и вошел мужчина, нагруженный таким количеством свитков, что его высокая фигура сгибалась под их тяжестью.

Нари подняла ладонь:

– Поклонись предо мной, джинн-крестьянин. Отдай свое золото, а не то я отрежу тебе язык.

Али указал на свитки:

– Могу предложить вместо золота подробную отчетность о состоянии казначейства, если тебя устроит такой вариант.

– Нет, Али. Такой вариант никого не устроит. Это ужасное предложение.

– Что ж. – Он подошел ближе и кивнул на трон: – Только не говори мне, что ты передумала.

– Если бы я передумала, то вышвырнула бы тебя из своего дома вчера вечером и нормально выспалась, а не позволяла бы тебе трындеть о налоговых ставках.

– Во всем виноват чай твоего дедушки, – ответил он, откладывая свитки и протягивая руку, чтобы помочь ей спуститься. Рабочие уже начали убирать трон в ящик, чтобы отвезти его в Великий храм, где тот будет выставлен на всеобщее обозрение. – Я как будто бы молнию пью. Часами потом не могу уснуть.

– Не обвиняй моего дедушку. Он милейший старик, который снабжает мой дом и больницу выпечкой в любое время дня и ночи. Для него уже отведено место в раю.

– В этом я не сомневаюсь. – Али улыбнулся. – Ты спускаешься?

Нари напоследок погладила инкрустированные подлокотники.