Золотая империя

Дэвабад. Переполненная квартира в трущобах города, которую она делила с другими шафитами, говорившими по-арабски. Они приютили Дурийю и ее отца и помогли им найти работу во дворце. Сам дворец, словно сказочный, был полон удивительных и чудовищных созданий. Король, о котором говорили, что он натравливает кровожадных зверей на своих врагов, и черноглазые брат с сестрой, которые ломали кости через весь зал. Перепуганная до полусмерти, Дурийя с облегчением обнаружила, что находится в услужении только у королевы – доброй женщины, чья неприкрытая любовь к маленькому сыну внушала Дурийе мысль, что в существах, разрушивших ее жизнь, могло быть все же что-то человеческое.

Но потом царица умерла, и Дурийю отдали Нахидам.

Черноглазый мужчина, покрывающий лицо вуалью и молящийся огненной купели на языке, которого она не могла понять. Он никогда не разговаривал с ней, пока не поймал Дурийю в саду и не назвал джутовые растения, которые она выращивала, чтобы сделать млухию для ее истосковавшегося по дому отца, сорняками. Бага Нахид собрался вырвать их, и Дурийя, выйдя из себя, ударила его, вымещая всю свою озлобленность на одном из самых опасных мужчин в Дэвабаде.

Он посмотрел на нее удивленными глазами из-под разорванной вуали. Разбитая губа заживала прямо у нее на глазах.

Но Рустам не потребовал ее казни и не обратился к сестре, еще более грозной, чтобы та вскипятила ее кровь. Вместо этого он выслушал, как Дурийя со слезами на глазах объясняла, зачем ей нужен джут, а потом коснулся темной земли и заставил прорасти дюжину новых стеблей.

Она влюбилась. Это было глупо, опасно, и в своей родной деревне Дурийя никогда бы не осмелилась на такое. Но она отчаянно нуждалась в капельке счастья – и как тут было устоять перед падшим принцем с печальными глазами, попавшим в такую же ловушку, как и она. Но потом начал набухать ее живот, и ее собственные порезы стали волшебным образом заживать – внутри нее рос ребенок, богатый магией.

Признаться отцу было тяжело. Признаться Рустаму оказалось еще тяжелее. Дурийя не понимала политики города, в котором была заключена. Все они были для нее джиннами, и она не понимала отчаяния в мольбе Рустама, когда тот привел ее к своей сестре.

–  Помоги мне, Ману, – взмолился он, и Манижа, взглянув на живот Дарии своими непроницаемыми глазами, согласилась. И снова Дурийю увезли тайно, а она не осмелилась предупредить отца, чтобы и он не стал жертвой тех же дворцовых интриг, что и она.