Золотая Ладья

Потом опьяненные торжеством ратичи колотили топорами, палицами и мечами о свои щиты, распевали песни во всю глотку, вызывая содрогание раненых ромеев, дергающихся на поле, как полураздавленные черви. Славили Перуна, Радогоста, Яровита, Подагу и Поренута — родных богов-воителей, ниспославших удачу.

— Надо бы тризну свершить по погибшим, князь, — воевода Безмер тронул Куяна за локоть. — Пусть огонь унесет в небеса души героев, а кости примет Мать Сыра Земля.

— Правда твоя, — Куян поднялся со щита, оглядев дальний край неба, застилаемый вечерней пеленой. — Сегодня битв больше не будет. Ромеи за стенами своего града затаились, думу думают. Можно не тревожиться. Однако об осторожности забывать не след.

Князь подозвал сотников, велел выставить дозоры. Разбили стан, оставляя за спиной рощу, чтобы в случае угрозы суметь уйти под полог деревьев, где ворог воевать не умеет. Плененных ромеев согнали в низину, повязав хомутами. Гридни запалили костры, а походные жрецы принялись готовить обряды.

Куян же продолжал неотрывно изучать просторы инородной земли, уже размываемой предзакатной дымкой. Здесь все было по-другому. На родине князя, средь густых лесов, раздольных степей и горделивых горных хребтов, через которые прокладывали путь чистейшие реки и ручьи, само небо казалось иным: близким, чутким и теплым даже в холода. Тут небеса взирали на человека отстраненно, от них веяло хладом и бесчувствием. Почва, лишенная сока и чернозема заливных лугов, была желтоватой, сухой и каменистой. Даже в деревах не было силы, что обычно выправляет маковицы в небо, свивает туго узлы ветвей, курчавит листву. Ромейские деревья стояли разрозненно, ветви их безвольно висели, словно поникшие руки. Скалистые кручи в краю Куяна все были подобны формою воинским шеломам, умбонам щитов и наконечьям пик. Здесь — больше походили на согбенные спины рабов, не способных распрямиться и вдохнуть воздух свободы. А ветер? Он не ласкал кожу по-дружески, он царапал ее своим шершавым языком.

Нет, не чуял Куян мощи в ромейской земле. Не чуял крепи богов, стоящих за ее жителями. В краю варнов каждая крупица воздуха была насыщена их присутствием, в каждом расщеле земли узнавались чудесные знаки, каждый мшистый камень передавал священный дух и послание вышних пращуров. А здесь край слишком походил на живущих в нем людей — был столь же бездушным и пустым. Куяну не хотелось оставаться в нем надолго.

Поутру князя разбудил звук сигнального рога. К стану союзников приближался конный отряд.

— Послы василевса прибыли! — доложил тиун[108] Велегой.

Куян, накинув на плечи отороченный собольим мехом плащ, вышел из шатра, чтобы посмотреть на ромеев.

Комонников было пятеро, все в нарядной одежде, расшитой вдоль подолов жемчугом, и без оружия. Курчавые, загорелые, с аккуратно подстриженными бородами. Первым спешился низкорослый и чернявый человек с миндалевидными, почти женскими глазами. Его синий плащ, скрепленый брошью, был весь покрыт тонким шитьем, изображавшим звезды, круги и кресты. Белую рубаху украшала позолота — две фигурки детей с крыльями за спиной. Нашивки и вставки на одежде были и у других ромеев, которые слезли с коней не так ловко, как первый. Было ясно, что все они люди не военные. Зашелестев рубахами с широкими, обведенными каймой рукавами, они встали перед Куяном, устремив на него изучающие взгляды.

— Приветствуем тебя, великий архонт аваров, склавинов и антов! — заговорил на варнском языке человек в синем плаще, делая поклон в сторону князя.

— Кто вы такие? — спросил Куян.

— Посланники светлейшего автократора Флавия Тиберия Константина. Мое имя Нифонт, я состою патрикием и логофетом дрома[109] при дворе базилевса. Со мной протасикрит[110] Андроник и его секретари. Мы привезли великому архонту хрисовул[111], скрепленный печатью благородного Тиберия.

— Где же сам василевс? — на губах Куяна проступила улыбка.

— Вынужден был отбыть в Константинополь по неотложному делу.

«Небось, за подкреплениями подался, — подумал про себя князь. — Ретивый».

Нифонт между тем протянул Куяну пергамент. Князь кивнул Велегою и тот развернул длинный свиток, пробежав его глазами.

— Что там? — осведомился Куян.

— Не разумею, — тиун виновато пожал плечами. — По-ромейски писано.

— Благородный автократор[112] Тиберий, повелитель Византийской Империи, — пришел ему на помощь Нифонт, — предлагает достопочтенному архонту мир. Он готов оплатить все военные издержки, понесенные твоим воинствои, а сверх того — выдать двенадцать тысяч гривен.

— Это все? — голос князя показался послам холодным, и Нифонт поспешил прибавить:

— Нет, великий архонт. Базилевс согласен ежегодно посылать тебе богатые дары золотом и серебром, если ты согласишься увести свое войско за Истр.

— А если я пойду на Царьград и возьму его на щит? — Куян вдруг прищурил глаза.

Нифонт опустил голову. Он постарался говорить, как можно мягче.