Золотая Ладья

— Как не назови: Ратигощем ли, Редегастом — а суть не изменится. И память людская о нем. Все племена восхода и полуночи съединил сей князь когда-то. Мой отец под стяг его встал, дабы край родной и веру пращуров отстоять от коварных ромеев и закатных готов, что им продались в ту пору. Лютый страх претерпел Рум, когда дружины Радагайса его землю топтали, а воинства ромейские — разгоняли, словно отары беспомощных ягнят. До самого Вечного Града едва не дошли. Ромеи-крестопоклонники, говорят, в те дни отвернулись от своего Единого Бога и вспомнили отчих богов. Знали они, что супротив детей Сварожичей ни одна сила не выстоит. Вероломством победили. Разобщили дружину князя: и алан на него натравили, и многих из уннов. Так и сложил голову Радагайс в западне вражьей, а с ним много славных воев и мой отец…

— Ты тоже ходил в походы? — спросил Куян.

— А то как же, — подтвердил старец. — Только уже под стягом Влиды. Мы, луги в его державе были. Тут уж за отца сквитаться довелось… И на восходные грады ромеев поглядел, и на закатные. Много побед одержали, тьму тьмущую ворогов повергли во прах. Я порой чую себя древним вороном, помнящим запах крови всех бессчетных ратаний. А как отлетела душа Влиды в Небесные Чертоги, так и воротился на родину. Войны шли еще долго. Гепиды с аланами ходили супротив уннов и ругов. Потом пришли с восхода сарагуры, принесшие самую большую напасть… Но я был уже слаб для бранных дел. Земля моя оскудела, села недруг повыжег, сыновья сложили головы в боях. Вот и подался я в лесные чащобы доживать свой жизненный срок. Не ведал тогда, что путь мой только еще начинается. С тех пор тут и живу.

Куян ощутил неожиданное доверие к словам странного старца.

— Видать, удивительные вещи еще случаются на свете белом, — сказал он более уважительно. — И что, не тревожат тебя здесь лихие люди и оружные вои?

— Я ж с лесом этим давно породнился. Он меня всему научил, силу свою дал, чарами, аки одежей облек. Сторонний человек меня сыскать тут не властен.

— А как же я? — захлопал глазами князь.

— Ты — другое. Тебе это на роду писано было. Доля твоя — силу мою в свои длани принять. Иначе не помру я, не отпустит меня Батюшка Сварог в светлый Ирий. Много годков уж тебя тут дожидаюсь, ноги едва волочу. Теперь, видать, обрету желанный покой от бренных трудов и земных забот.

— Обожди, дед, — озаботился Куян. — Ты о чем таком толкуешь?

Старец прищурил глаза.

— Да ты не страшись, — молвил, успокаивающе. — Не сегодня еще помру. Скидывай плащ, да омой лицо и руки — за домом жбан с водой стоит. Позже еще потолкуем.

И он затих, повернувшись к стене.

Куян прислушался. Тихое, но ровное дыхание вырывалось из груди хозяина землянки. Старец заснул. Что-то необъяснимое не позволило князю варнов покинуть этого чудного человека, имени которого он так и не спросил. Куян решил довериться своей судьбе и остаться с отшельником.

На другой день князь с позаранку отправился на охоту, смастерив себе нехитрый лук. Когда вернулся в землянку с подстреленным зайцем, старец сидел на лежаке с прямой спиной, однако не шевелился. Куян коснулся его плеча рукой — тело отшельника было твердым, как камень, и совершенно холодным. Он открыл глаза очень нескоро, узнал князя и едва заметно улыбнулся.

— Уменье замирать недвижимо, точно древесная колода, тоже открыл мне лес, — поведал он. — В тиши плотской очи зрят вещи тонкие, вещи глубинные. Впуская в себя совокупные токи Природы, достигаешь сердцем лона Всебога, из коего исходит все большое и малое. Ты вмещаешь Горный и Дольный Миры, пресуществляющиеся друг в друга, ты видишь все окраины Матери Сырой Земли, освещаемые оком твоим паче небесных светил. Ты воистину прозреваешь Нетленное средь коловерти событий.

— Стало быть, старче, меня ты тоже видел, когда я рыскал по лесу, пробираясь к твоему жилищу? — сообразил Куян.

— Видел, — подтвердил старожил. — Зерцало света самосиянного и во мраке каждый вершок высветит. Никакие покровы преходящего его не заморочат.

— Чудно, — проговорил Куян, задумавшись.

— Ты разум-то свой тщетными потугами не изнуряй, — посоветовал старик. — Пустое это. Слушай жизнь, что округ тебя сама раскрывает свои врата.

— Как же слушать? — князь почесал лоб в недоумении.

— Внимай исконному в шорохе листьев, в скрипе ветвей, в писке мошек и в стрекоте сверчка под лавкой. В царапаньи мыши, забившейся в холодную щель, в шепоте паутинки, качающейся над твоим лицом. Чуешь?

Куян прислушался, и ему вдруг показалось, что где-то в землянке забил ручей, гремя упругими струями и рассыпаясь целым ворохом брызг.

— Что это? — вопросил он.

— Родник Жизни. Тот зов Изначалия, что отверзается опосля того, как человек побеждает своих Стражей.

— О каких стражах ты говоришь?

— О Стражах нашего сердца, не подпускающих к зеву потаенной Прави. Зовутся они Страхами, Сомнениями, Думами, Ожиданьями и Надеждами. Всем тем, что заглушает источную песнь Богомирья. Когда Стражи уходят — ты можешь зрить вечное, толковать со светлыми богами в лучистой Сварге и с богами темными во Нави Священной…