Золотая лоция

— Мудро, — кивнул Рагдай. — Янтарный путь и селения по берегам. Перевозчики ушли с Моравских Ворот. В нескольких днях отсюда затевается война. Нужно укрыться.

— Конечно мудро, — бодро отозвался Стовов. — А чья тут земля? Как думаешь? Чьи Моравские Ворота и вся Отава?

— Чья Отава, говоришь? Не знаю. Но думаю, что хозяин тут есть. Сейчас, наверное, это Само.

Рагдай обернулся на окрики воевод. Ни стреблян, ни их челнов на реке уже не было и следа. Остальные занимались тем, что бережно выкапывали молодой орешник, старый подвязывали, высвобождая путь предполагаемого волока, снимали с ладей щиты, кормила, связки вёсел, клети, бочки, кладь, собранные паруса, похожие на обрубки гигантской змеи. Бурундеи одного за другим переправляли коней на другой берег и уводили в заросли, одни лишь варяги всё ещё медлили, отдыхали, а Вишена с Гельгой, Торном и Вольквином бродили по пояс в воде вокруг своей ладьи, щупали, ковыряли пальцами выбоины, борозды от камней, деловито советовались. Князь, тронув Рагдая за плечо, отвлёк его от созерцания окрестностей.

— А много у него воев, у этого Само? — осторожно, как бы невзначай спросил Стовов. Над ним, на вершине утёса, появились фигуры Буглая и Линя. Им от ладей начал кричать было Семик, чтоб сняли с себя железо, а то отсвечивает, издалека будут заметны блики, но тут же устрашился множественного эха и умолк.

Смотря на это, Рагдай лишь покачал головой:

— У Само, как я слышал, в Царьграде было больше пяти тысяч воев, когда он в Вагатисграде разбил франконскую дружину. Моравы, кроата, огры, войничи, ещё кто то под ним. Сам этот Само франкон. Не знаю, чего у него там с Дагобером не вышло. Купцов, что ли, они не поделили. Не знаю.

— Много, клянусь Перуновым оком, — с некоторой завистью протянул князь, затем в глазах его появился недобрый отблеск. — Если уговорить Водополка, Ятвягу, стреблян, Дида Бертадника, Шешму Куябского да Чагоду Мокрого, то Само мы подомнём враз! Подомнём и укоренимся.

— Зачем? — искренне удивился Рагдай.

— Ладно, — махнул рукой Стовов, — устал я с тобой говорить, всегда перечишь мне. Пошли на тот берег.

Когда они на неосёдланных конях перебрались через реку, даже не вымочив ног, Стовов, всю дорогу демонстративно молчавший, неожиданно спросил:

— Слушай, Рагдай, вот ты можешь писаное разбирать. А другие это могут?

— Чего? — не понял Рагдай, — колдовать?

— Писаное разбирать, — не очень уверенно повторил Стовов.

— Конечно. Часлав твой может по ромейски читать. Я его легко выучил.

— А я смогу?

— Сможешь. — Рагдай загадочно улыбнулся. — Это всё равно как разбирать фигуры, вышитые на лентах, что вы в Солнцеворот на Берегиню накидываете. Только на лентах фигура — это слово: конь — солнце, змея — вода, рог — бессмертие. А тут знак — это звук. Из ряда знаков получится ряд звуков, которые обозначат, к примеру, солнце.

— Мудрёно больно, — вздохнул князь, передавая узду коня Порухе. — С фигурами проще.

— Да? А как ты изобразишь слово «воздух»? — Рагдай развеселился, а Стовов озадачился, а потом, после тяжкого раздумья, встревожился:

— Никак.

Рагдаю показалось, что Стовов на него сейчас набросится и начнёт душить. Он поспешно ответил князю:

— Ты, конечно, можешь обозначить воздух каким нибудь облаком. И как ты тогда обозначишь само облако?

— Клянусь всеми богами, ты настоящий кудесник! — Стовов сгрёб Рагдая в объятия, сильно стиснул, хлопая ладонями по спине. — И Часлава научил, не пожалел.

Рагдай, скривившись от боли, с трудом высвободился из медвежьих объятий.

— Прими кольцо от меня, в знак уважения. — Несколько поостыв, Стовов скрутил с пальца массивный золотой перстень с точками красной и белой эмали и вручил его Рагдаю.

— Так это Водополка кольцо. На Пряхи подарено, — из-за спины выглянули Семик, и Порух, — Мечек увидит, обида будет.

Кольцо вернулось обратно к Стовову, а Рагдаю было дано другое.

После этого князь велел Семику идти поторопить варягов, а сам, в сопровождении полтесков, Торопа и Ломоноса, двинулся к тому месту, где уже начали класть рядком бревна, по которым предстояло волочить ладьи. В луже тюкали топоры, слышался хруст, треск, голосили растревоженные птицы. Эхо стояло такое, будто лес валили по всем горам сразу. Берег оказался не таким пологим, как увиделось сначала. Вытягивать из воды и волочить ладьи пришлось всем людом, оборачиваясь верёвками у пояса, скрежеща зубами и исходя потом. Кроме того, помост пришлось смазать жиром. Ладьи скрипели и стонали.

Деревянные их головы злобно вздрагивали, когда киль срывался с очередного катка помоста. Ладьи опасно кренились, норовя выдавить бортами подпорки из рук людей, разорвать пеньковые путы и сползти назад. Только за полночь все суда оказались в ста шагах от воды и стали рядом под холмом. Ко всеобщему облегчению, высокий ельник скрывал верхушки мачт и их не пришлось снимать. Помост был тут же разобран, сложен у ладей, прибрежные заросли орешника восстановлены; малые кусты врыты в свои ямы, крупные отвязаны, выпрямлены. Затем их долго трясли, чтобы помятая листва приняла естественное положение. Надорванный на камнях мох ободрали до конца.