Золотая лоция

Бурундею, бредившему в удушье, пустил из запястья кровь. Чтоб уверить хворых в исцелении, кудесник твердил соответствующие случаю заговоры. Когда кончилось зелье для притираний, Рагдай потребовал от Стовова остановки и вместе с Крепом углубился в прибрежную пущу. Потом они вдвоём что то долго варили в кувшине, распространяя вокруг себя удушливый, терпкий запах. Монах тем временем продолжал вещать и даже втянул Мечека в спор о происхождении зверья, рыб и птиц. Сначала Рагдай думал, что Руперт начнет призывать склавян принять веру Христову, его перестанут слушать, может быть, побьют и он умолкнет. Но монах рёк другое. Прижимая к груди свой оловянный крест, он, роняя слёзы и искренне веруя в своё, рассказывал о святых, о великих страстотерпцах и мучениках, об их житье. Святые в его устах сменяли один другого. Им не было числа. Их было больше, чем богов в Асгарде и Ванхейме вместе с валькириями и великанами. И только когда монах сказал, что, знать, истинна та вера, за которую достойные отдали не быков, коней, золото, а саму жизнь свою, только тогда Стовов велел ему замолчать. Руперт изобразил муку, но покорно умолк. Боги склавян оскорблены не были, расправы за это не последовало. К вечеру следующего дня хворым бурундеям и полтескам стало лучше. Прекратилось удушье и жжение. Кудесник велел всех накормить, но без мяса. Во славу чудесного исцеления бурундеи долго шарили по своим ладьям, наконец выбрали и зарезали самого звонкоголосого петуха. Мечек поднес Рагдаю изысканную, серебряную подвеску — два зверя неясной породы в колесе борьбы кусают друг друга. Полтески послали Вольгу сказать, что они все поклялись на оружии выручить кудесника два раза от смерти. Вишена тоже подарил кудеснику кольцо. Просто так. Монах молчал. Запрет Стовова на проповеди ещё длился. Только осознание того, что убийство или высадка Руперта на берег может означать слабость и боязнь за величие своих богов, удерживали князя от расправы. Тем более что область Отава, куда напросился добраться от Вука монах, была теперь близко. Лошадей загнали обратно на ладьи. Но это не убыстрило продвижения. Гребцы ощутили силу течения и стали меняться на вёслах два раза до полудня и два раза после. Одра стала узкой. Берега начали каменеть. Стребляне взялись за шесты. Призраки селений исчезли вовсе.

Когда была пройдена шумная, хрустальная Олпа, впадающая в Одру бурным потоком, течение несколько спало, но вскоре опять наросло вдвое. Спустя ещё три дня начали попадаться перекаты. Правда, ещё достаточно низкие, чтоб пропустить гружёные ладьи. После двух известняковых скал, обточенных ветрами и дождями, до дрожи похожих на скрюченных старостью великанов, следующий перекат оказался непомерно высок. Указав на две этих скалы на берегах, проводник сакс сказал, что его уговор тут кончается. Здесь, у Ног окаменевшего великана Болтасара, сожранного Змеем Верв, начинается неведомая ему область Отава. Великаны и боги бились когда то в этих местах. Поверженные великаны упали там, где ныне Исполиновы горы, и там, где образовались Карапаты. А из ледяной крови великанов, что пропитала землю меж этих гор, до сих пор изливаются Одра, Висла, Морава и Лаба, как память о великой войне. Впереди, в пяти днях тяжёлого перехода, Одра кончается. Оттуда за день можно дойти до пологого берега Моравы. Это и есть Моравские Ворота Янтарного пути. Там будет видна уже Моравская долина, где, как говорят, тайно собираются дружины Дагобера Франконского, бродят воеводы короля Само и кишмя кишат авары.

Проводник был с благосклонностью выслушан и с честью отпущен. Прямо под скрипящими на ветру Ногами Болтасара он принялся вязать утлый плот, глядя с непонятным сожалением, как путники сводят на мелководье коней и преодолевают перекаты. Монах также был отпущен. Пожелав Стовову и его людям покровительства Отца и Сына, простив притеснения, умилившись на частичное выздоровление стреблянина, помятого туром, он подобрал серый подол и неожиданно ловко ушёл между камнями, вверх по течению, не взяв, к всеобщему удивлению, никаких съестных припасов.