Золотая лоция

Травы к рассвету должны были непременно восстать сами. Стовов перебрался на противоположный берег, влез на утёс над развилкой тропы, где таились в дозоре Буглай и Линь, обозрел оттуда место волока и только после этого разрешил ночлег.

Костров до возвращения стреблян не палили. Поели холодное и в холодное завернулись. Троих бурундеев, Волю, Вита и Маха, отправили много ниже по течению, где они должны были до утра стучать топорами, голосить, трубить, палить еловые ветки и всячески изображать дровосеков, сплавщиков, чтоб возможные «уши» дозорных округи именно в них распознали причину вечернего шума. Эти бурундеи были молоды, хитроумны и рьяны. Выбрав такое место, где эхо откликалось даже на вздох, они подняли ужасный грохот, словно через реку городили несколько мостов или переправлялась рать дедичей.

Это было так достоверно, что разбуженный Стовов велел Мечеку пройти с десятком пешцев к бурундеям и разведать — не напал ли на них кто. Мечек унял пыл лжедровосеков, рассудив, что чрезмерный шум может привлечь излишнее внимание. Когда двинулся обратно, у гряды во тьме он натолкнулся на утомлённых, озлобленных стреблян, которые вернулись из за холмов. Вёл стреблян осторожный Резняк. Это уберегло Мечека от уже изготовленных для запуска стрел. Они тащили с собой полон: двоих хмурых мужчин, беременную молодку хилую корову и кадку посевной гречихи. Вновь разбуженный Стовов слушать никого не стал, кликнул Семика. Пока стребляне резали, свежевали и разделывали корову, Семик слушал рассказ Резняка.

Округа оказалась совсем не пустынна. На востоке, за холмами, густо лежали тропы. Меж ними были ухоженные борти, силки, свежие костровища, раскорчёванные палы, боронённые под сев поляны. Над ручьём видели мосток. За ручьём, недалеко от мостка, пустовало селение. Полы в избах, землянках поросли сорняком, а помёт на насестах недавний. Ухо из земли ничего не услышало, но ветер принес запах жареной рыбы и дыма. Двинулись на дым. Сначала нашли старые землянки, потом зарубки, засеку вдоль болотца, корову на привязи, рядом сено.

В сене взяли молодку и мужчину. Молодка стонала, думали — зверь какой неведомый в силок заскочил. Потом вышли к шалашам.

Запах был оттуда. Среди шалашей бегал человек с дубиной, тревожил всех. Селение волновалось. Решили, что это местный вождь. Взяли тихо, селение обошли кругом. Дальше, к восходу уходили утоптанные тропы. Виделись вдалеке огни и дымы.

— И что говорят? — спросил Семик, пытаясь рассмотреть лица пленённых.

— Кто их разберёт, — пожал плечами Резняк, зевая и едва удерживая тяжёлую голову.

— Чужаки. Этот, который вождь, всё молодку норовит лбом достать. А второй пугается. Бросать их нельзя, своим укажут. Спросить, да приколоть, да и закопать. Клянусь Берегом.

— Угу, — согласился Семик, заворачивая попоной озябшие ступни. — Полукорм, иди к Рагдаю. Он чужие языки ведает.

Рагдай явился с Крепом и Ацуром. Они не спали, жгли восковую плошку и, как сообщил Полукорм на ухо Семику, грели плошкой миску с какой то зловонной травой, то есть тайно волховали. Рагдай спросил пленных сначала по саксонски, потом по фризски и по лютицки. Ответа не было. Резняк подкрепил вопросы ударами.

Женщина тут же ответила, но невнятно. Рагдай уловил только в быстрой череде слов её имя — Крочка.

— Полоки? — Рагдай взял у Крепа горящую плошку, поднёс к самому лицу женщины: она была круглолица, темноглаза, курноса. Льняная рубаха отвесно падала на набухшие груди, отчего Крочка казалась слишком толстой для своего малого роста.

Узкие губы беспрерывно двигались, змеились. Она отчего то покраснела, часто заморгала:

— Полоки.

Её рассказ был короток, но Рагдаю пришлось подолгу уяснять смысл слов, иногда обращаться к Ацуру за помощью, иногда прибегать к жестам. Крочка всегда хотела стать женой Тимы, но у того не было чем заплатить её семье, и девушку отдали за Зданега. Тот, что был с ней в сене, — Тима, тот, что был захвачен в селе, — Зданег. Сын у неё от первого, дочь от второго. От кого зачат ребёнок — теперь неизвестно. Весной весь род ушёл вниз по реке к Бубру. Осталось только несколько семей, на кого пал жребий поддерживать поля и борти. До этого всю зиму вокруг бродили моравы. Многих увели или убили. Фризы приходить перестали, и воск некому теперь отдавать, и лён тоже. От села на восток лежит город Озероц, в дне пути. Теперь он почти пуст. Вниз по реке таятся несколько семей из рода Прешеков. Те, кто ещё не ушёл. Где то тут прячутся и Кширши. Напоследок она сказала:

— Я хорошо готовлю сыр и тку. Тима — бочар. Хорошие бочки. А Зданег ничего не умеет, клянусь Додолой. За него вам ничего не дадут.

Тут Зданег злобно зарычал, начал дёргать путы. Стребляне уняли его, затем для удобства связали всех вместе, спина к спине.

— Ничего, ничего тревожного, — заключил Семик. — Князя будить не стоит, клянусь небом. А костры можно запалить. Обсушиться, корову зажарить. А, кудесник?

Рагдай ответил:

— Пусть вернутся остальные стребляне.