Золотая лоция

— Это ты стреблян, мордву, да монахов Киевских посвистом разгонишь молодецким, а на западе из тебя самого коня сделают! — сказал князь угрюмо, и без особого аппетита раскусил овсяную лепёшку, с хрустом начал жевать корку, роняя крошки.

Полукорм после этого задумался, глядя, как рабыня Рагна подбрасывает на пол под ноги князю свежую солому. Вторая рабыня стояла тут же, держа в руках кувшин с перебродившим мёдом.

— Конь мой любимый осёдлан? Княжич где? — запрокинув голову, князь выпил хмельной напиток, скосил глаза на свою одежду и оружие, и, увидев, что меч лежит остриём к выходу, добавил, — правильно лежит, хорошая примета, давай, Рагна, помогай мне.

Князь с помощью рабыни быстро в рубашку, панцирь из стальных пластин, нашитых на кожаную основу, набросил плащ, застегнул его на левом плече с золотой скрепой, ноги вдел в мягкие хазарские сапожки. На голову он надел красную войлочную киевскую шапку с горностаевым мехом, на наборный пояс из стальных пластин с травлением и золотыми накладками, повесил меч в кожаных ножнах с рукоятью, украшенной рубинами в золотых нитях. Полукорм взял в одну руку конусовидный шлем князя, с наносником и полумаской, норманнской работы с кольчужной бармицей для шеи. Шлем был украшен гравировкой: рогатые лоси, многоголовые змеи, на лосиных рогах, касаясь друг друга распростёртыми крыльями, сидели соколы.

Клювы птиц были раскрыты вверх, к макушке шапки, а оттуда вниз расходились лучи солнца. В другую руку Полукорм взял продолговатый княжеский щит, обтянутый воловьей кожей, окрашенной в красный цвет. Князь поправил золотую бляху, скрепляющую плащ, взял в руку булаву и тяжело шагнул к двери. У порога Стовов обернулся к рабыне:

— Рагна, если вернусь из похода живым, отпущу тебя на волю, если приеду умирать, возьму с собой в могилу, если сгину на чужбине, будешь служить княжне Беле. Молись за меня свои чудским богам. А если у тебя сын мой родится, отведи его княжне. Прощай, Рагна! Прости, что не сделал тебя женой!

Девушка опустила голову, закрылась локтём и зарыдала, не то от счастья, не то от горя. Длинные соломенные волосы её рассыпались по плечам.

Стовов и Полукорм вышли на двор.

— Князь, раз она тебе давно не мила, дозволил бы ты Славуку жениться на этой Рагне, он всё просит её, и верен он тебе. Не сегодня, конечно, потом, — вкрадчиво сказал Полукорм, жмурясь от яркого солнечного света снаружи.

— Ломонос, выше княжеский стяг, — сказал стоящий тут Семик.

Дружинник держал красное древко с квадратным куском плотной, не сминающейся красной ткани и так прямо.

— Молод Славук жениться, и выкуп ему платить нечем, Рагна мне не дёшево досталась, она из знатного стреблянского рода с Аузы, — усмехаясь ответил Стовов, принимая от Торопа повод коня, и ставя ногу в стремя, — отец её, Кокко, у чуди колдун. Сначала сходим в поход, а там поглядим…

Он уселся в седло, упёр кулаки в бока, и с шумом выдохнул из груди весенний воздух:

— Вперёд!

Над Стовградом кружились голуби, поднявшиеся с крыши зернового амбара. Рядом суетились галки, осторожно перелетали с места на место грачи, уже отделившиеся от своих стай. Соломенные крыши, хвоя молодого соснового бора, поникшие остатки сугробов, грязь, ручьи. Вскрытие рек вчера, было не полным подарком, главное было в той волне счастливого тепла с юга, и в поспешном бегстве северного ветра в неизвестном направлении.

Стовов искал знак, примету, предвестницу своей удачи. Но небо и земля были безмятежны, ничего не выделялось из привычного хода событий. Но только сами события были запущены кем-то раньше обычного. И даже вода за ночь почти очистилась ото льда, и теперь была покрыта скорее осенней шугой, чем весенними льдинами. Перед княжеским домом стояли и смотрели в сторону реки новые деревянные фигуры Ярилы, Даждьбога и Велеса. Почерневшие же от непогоды идолы стреблян были покрашены свежими красками и сверкали восковым покрытием. Высверленные зрачки их глаз были пусты и бесстрастны.

— Быть может, всё вместе и есть знак? — наконец сказал Стовов в пространство, и ударил коня пятками.