Золотая осень в хрустальном городке (СИ)

Таней окончательно овладела сонливость. Она оперлась на руку Вани и почувствовала, как он дрожит всем телом.

Они вплыли в калитку и торжественно дотащились до крыльца. Он был зол. Таня поднялась по ступенькам и повернулась закрыть дверь. Он стоял. У него было выжидающее выражение лица, будто он ещё думал, что она вернётся к нему. Глаза его горели.

В комнате на кровати соседки лежал её друг. Таня тихо ойкнула: "Кто это?"

Они рассмеялись, и Таня тоже, и, схватив умывальные принадлежности, убежала. Она даже забыла посмотреть, стоит ли Ваня у крыльца - кажется, нет. Когда она умылась, друга в комнате уже не было.

4. Прощанье

Утром Иван встретился у входа в столовую - перетянут полотенцем, чтобы подчеркнуть тонкую талию. Глаза воспалённые. Вид у него был деланно весёлый.

Он, правда, говорил, что как пришёл, так сразу и заснул, а когда проснулся, вокруг него сидели парни. А они утверждали, что он, похоже, совсем не спал.

Таня, как обычно, сделала утреннюю зарядку и пробежалась.

Соседки Тани по комнате попросили её сфотографировать их с лесорубами. Она всегда была рада, когда кому-нибудь нужна. Позвала Ваню. Ведь это он несколько дней назад научил её фотографировать.

Проснулась самая красивая девушка Гусь-Хрустального Ланка и Ваня фотографировал и её. Тане казалось, что это ей безразлично, но Ваня вдруг спросил: "Что, я перевожу слишком много плёнки на Ланку?" Она и вправду была хороша - светловолосая, голубоглазая, стройная.

После этого никто кроме Тани в объектив не попадал. Сделали им и парный портрет. Она боялась, что явной будет разница в росте, он это понял и сел перед ней по-турецки. Соседке подумалось, что он обижен, и она взъерошила ему волосы на голове.

"Не надо, вошек растревожишь", - отозвался Иван.

Плёнка кончилась, а на Таню нашла какая-то нежность к Ваньке, прямо при всех. Она талдычила, что надо его сфотографировать на турнике и с гитарой, а он отказывался, говоря, что похож на портрет Дориана Грея.

Таня боялась, что последний кадр на плёнке не получится, ей казалось, что если у неё не будет его портрета, это будет ужасно. Поэтому она стояла не дыша, когда он пилил прилив в фотоаппарате, чтобы вставить новую кассету.

Олежка, маленький рыцарь Ланы, сидел и наблюдал за ними с огромным интересом. Ваня поднял на неё глаза и заявил: "То, что в первый раз происходит как трагедия, повторяется как фарс". Таня это поняла так, что ему не в первый раз приходится пилить приливы в фотоаппаратах для девушки.

С его стороны было невежливо заявлять такие вещи, не объясняя, и, возревновав к его находкинским знакомым (ездил в стройотряд), Таня разозлилась: "Я не знаю, о чём ты говоришь", и пошла искать ему что-то для успешного пиления.

Все обменивались адресами. Ваня сообщил, что адреса московских девчонок в Ташкенте ценятся по 5руб за штуку. Таня задумчиво соврала, что может быть через неделю приедет в Ташкент.

Иван обрадовался: "Приезжай! Дынь наешься - смотреть не будешь!" Ехать вот так... И аккуратно переписал все трамваи, которыми к нему ехать. К адресу приписал: "Энке Ваня": "Я ещё долго буду Ваня...", сказал он вроде бы огорчённо, но с тайной гордостью.

Ланка, - она, как и Иван, училась в медицинском, назвала какой-то мудрёный предмет и спросила - неужели он сдавал его без шпаргалок? Он кивнул, и все просияли. Что Таня-то просияла - не понятно.

Рая, подруга Ланки, похожая на африканку, долго не хотела выходить фотографироваться. Если Ланка была словно соткана из солнечного света, то Рая её удачно оттеняла: темнокожая, с грубыми чувственными чертами лица, горящими большими глазами и длинными блестящими волосами, словно из конского хвоста. Глаза она прятала, и казалось, что она знает или делает время от времени что-то ужасное. Она ещё была похожа на цыганку - от неё словно током било. Вышла грустная - они с Ланкой обе не хотели расставаться с Мишей. Она сказала, что переписала Тане песню, которую она просила:

"И зазвонят опять колокола,

И ты войдёшь в распахнутые двери..."

Эта песня была в ушах Тани все дни в Гусь-Хрустальном. Ваня спросил: "Какая песня? Про собачек?" А у Раи в тетради была ещё забавная песня про собачек, и Тане не хотелось признаваться в том, какая песня ей была нужна. А ему было любопытно. Таня улыбнулась: "И про собачек тоже".

Сели на веранде. Ванина компания на ступеньках, а Таня вынесла стул и села, чтобы не пачкать брюки. Ваня тоже взял стул и сел рядом с ней. Он всё спрашивал, не сделал ли он ей дурного, и дурашливо убил комара у неё на босоножке: "Я не позволю комарам садиться на Танюшу..."

Таня: "Ну ведь ударился о подошву, чего дурачишься?"

"А ему ещё больнее, я ему ножку сломал".

Таня предложила, указывая на Мишу, Ланку и Раю: "Их можно было бы снять со спины".