Золотая шпора, или путь Мариуса

… Сведениями о гномах — хотя это, по большей части, сплетни и домыслы — можно заполнить несколько томов ин фолио. Непонятно, почему о них заговорили, как о братстве посредников. Среди людей они не живут, никаких идей не проповедуют. Более того — гномы избегают встреч с людьми, даже если какие-то безумцы такой встречи ищут.

Забавнее всего то, что Церковь Чистой Веры борется с ними всерьез, как, например, с Орденом Пик. Тем самым существование гномов признается фактически. Впрочем, оно и без того не вызывает сомнений. Ясно также, что гномы обладают способностью воздействовать на людей даже с большого удаления. Н, наконец, гномы из сказок, которые тебе читали в детстве, и нынешние гномы — определенно разные существа. И по описанию, и по поведению, и по прочим признакам это подтверждается бесспорно…"

Над Пустыней Гномов ощутимо властвовал враждебный дух. Ничего подобного на своем пути Мариус еще не встречал. Плотный сухой воздух был пропитан необоримой тоской. Она каждую секунду напоминала тебе о твоей ничтожности. Ты ощущал свою полнейшую неуместность в Пустыне, но не мог никуда отсюда деться — и, не в силах решить эту дилемму, рассудок мутился, толкал тебя на дикие поступки. Во время дневной стоянки ты вдруг вскакивал на расседланного Теленка и гнал его, куда глаза глядят, пока тебя не настигали посланные Барбадильо проводники и не усмиряли парой нехитрых, но эффективных приемов. Ты часами сидел в оцепенении, беспричинные слезы текли по застывшему лицу, пока те же проводники не запихивали тебя в седло, и ты двигался дальше, страхуемый ими с обеих сторон. Ты просыпался от дурманящего и одновременно бодрящего аромата свежескошенной травы — и выл от тоски, видя перед собой все ту же опостылевшую равнину — еще двести лет назад песчаную, а теперь угрюмо-каменистую. — Рафат! — вынес диагноз Барбадильо.

Рафатом страдал каждый, кому путешествие по Пустыне Гномов было в новинку. "Гномы тебя испытывают!" — многозначительно объясняли проводники. Мариус верил. Он чувствовал: гномы не хотят, чтобы он добрался до Трех Гор.

…Темные облачка поначалу не казались грозными. Но Барбадильо, глянув на небо, нахмурился. Не скрывая тревоги, он перемолвился парой фраз с проводниками и повернулся к Мариусу:

— Худо дело, друг. Скоро здесь будет ад кромешный.

Мариус отреагировал слабо. — Одно слово — конец октября! — покачал головой Барбадильо. — Пыльные бури сбивают человека с ног, катят по земле, колотят о камни, дробят кости. Немногим удается уцелеть. Умарцы называют это «шульхан». Предвестники бури — небольшие темные облачка, — Барбадильо выразительно указал на небо.

— Что делать будем? — спросил Мариус, страдая от рафата.

— Найти укрытие, — пожевал губами Барбадильо. — Может, там шульхан нас не достанет.

— Где? — Мариус недоуменно оглянулся. Вокруг простиралась все та же плоская, как стол, равнина.

— В поселке, оазисе. Или в каком-нибудь углублении. Шульхан свирепствует два-три дня. Случается, он валит пальмы, рушит стены домов, хотя все же это редкость. Обычно мерданы пересиживают бурю в своих жилищах. Но должен сказать, ощущение не из приятных — словно тебя заперли в ящик, по которому колотит дубиной бешеный великан.

Мариус глянул на проводников. Те переговаривались с тревожным видом.

— Если можно отсидеться — чего они так волнуются? — кивнул на них Мариус.

— Потому что впереди нет никаких оазисов и селений. Там, где Три Горы — там человек жить не может. Это называется Мертвое Поле. Мы уже вступили в его пределы. До Гор — два дня ходу.

Страх, наконец, дошел до Мариуса. Он еще раз посмотрел на проводников. Тревога на их бронзовых, обветренных, всегда спокойных лицах лучше всяких слов говорила о масштабе опасности.

— Может, все обойдется, — успокаивающе произнес Барбадильо. — Порой шульхан собирается несколько дней. Пока бояться еще нечего. Вот когда на горизонте появится темная полоска — тогда, считай, начинается.