Золотая свирель

Пауза. Кукушонок сощурился. Непроизвольно мазнул ладонью по груди, нащупывая солю под рубахой.

— Мертвую призвать собралась… Леста, не дело это. Не дело. Боженька милостив, пока зла не вершишь, а мертвых из могилы подымать — истинное зло!

— А я-то кто, по-твоему? Не результат богопротивных действий? Что же ты дружить со мной не брезгуешь?

— О том колдуну твоему ответ держать. Пока ты зла не чинишь, я от дружбы не отказываюсь.

Он выдернул из-за ворота монетку-солю и зажал в кулаке. Глаза его в узком злом прищуре потемнели и как-то остыли. Не янтарь и не мед — холодная торфяная вода.

Я прямо-таки взвилась:

— Ах, вот как! На весах, значит, взвешиваем. Пойдет направо — руку протянем, пойдет налево — руки умоем. С нас взятки гладки. Чистенькие мы со всех сторон. Разбираемся — здесь у нас зло, здесь у нас добро. Здесь у нас черное, здесь у нас белое. За белое мы ухватимся, а черное отпихнем подальше. Ногой отпихнем, чтоб рук не марать.

— Вот я и не хочу, чтобы ты маралась!

— А почем ты знаешь, насколько я измарана? Может, у меня руки по локоть в крови? Может я детишек малых на дно утаскиваю, чтоб сожрать? Может, меня сам дьявол послал, чтоб тебя, такого чистенького, совратить и душу твою бессмертную навсегда погубить?

Кукушонок оскалился:

— Валяй, совращай. Прямо здесь. При бате.

— Уже! — Я торжествующе наставила на него указательный палец. — Уже, а ты и не заметил, глупец. Я купила тебя за пятьдесят пять золотых монет из колдовского клада! С потрохами купила!

Он отшатнулся и побелел, словно ему молоком в лицо плеснули. Даже веснушки выцвели в один момент. Глаза распахнулись до невозможности, как тогда, ночью, на островке, когда мне удалось ненадолго напугать его.

Враз помертвевшие губы беззвучно задвигались. Молитву, что ли, читает?

— Вот так и ловят таких как ты, Кукушонок, чистюль. — Меня охватил горький восторг разрушения. — Доверяющих своему сердцу, потому что оно не знало грязи. Так и ловят — на доверии. Чтобы тебя обмануть, не надо лгать. Тебе надо говорить правду — ты сам себя обманешь.

— Убирайся, — прошептал он. — Убирайся сейчас же.

Вот такая беда.

Нас связывала общая тайна, общая опасность, все то же сакраментальное доверие… А что вышло? Пара слов, самое забавное, правдивых слов…

Я поднялась, глядя на него сверху вниз.

— Поверил?

Он смотрел исподлобья, зло и обиженно. Тискал в кулаке медную сольку. Молчал.

— Опять поверил. Плохо твое дело, Ратери. Никуда не годится…